Коней в том бою сохранили. Аля ласково погладила бок своей лошадки. Талем ушел к травнице, как только вернется с Владом — отряд тронется в путь. Ждали за околицей, не желая лишний раз рисковать. Аскар нетерпеливо оглядывался. Выделенный дайареной проводник флегматично что-то жевал и похлопывал по шее свою маленькую лохматую лошадку. Ту беспокоило общество красавцев-жеребцов, и она нервно пряла ушами. Аля только вздохнула, глядя на лошадиные мучения.
Ей тоже хотелось нервно чем-нибудь дернуть — что, ну что теперь думает про нее Алешка?! Он же был уверен — Аля его терпеть не может, а тут, на тебе — целоваться полезла. Сняли для нее внутренние запреты, и тут же на шею бросилась. Фу! Мерзко как все! А вдруг он догадается? Вот смеху-то будет! А еще Влад… Что он помнит о происшедшем? Рик трепаться не станет, не в его характере. Тимс тем более. А Влад... «Ну что же, лучшее средство обороны — это нападение!» — вспомнила Аля.
Со стороны поселка показались всадники. Осунувшийся за этот безумный день Влад усмехнулся:
— «Как здоровье? Не дождетесь!»
Местные шутку не поняли, глянули растеряно. Мальчик сидел неестественно прямо, чуть выгнув спину и безвольно бросив руки с перевязанными запястьями на луку.
До ущелья добрались в полной темноте. Проводник, не покидая седла, церемонно поклонился Талему, Аскару, ударил босыми пятками лошадь и умчался по узкой тропе обратно — только копыта простучали. За все время гости не услышали от него ни слова. Аля поежилась: прохладно, наверное, солнце и на час сюда не проникает. Ни травинки, ни кустика. Только где-то шумел ручей, перекатывал камни.
«Все! Упаду и усну», — Славка еле держался. Устал ужасно: от бешеной скачки, от бессонницы, от изматывающих мыслей, бросавших то к радужной надежде, то к черному отчаянию. Он до сих пор не верил, что закончились эти кошмарные сутки.
Как ввязался в бой — сам не понял. Просто невозможно оказалось дальше стоять и смотреть, как убивают тех, с кем столько времени провел вместе и кто только что их собою закрывал. Славка не боялся быть убитым и не боялся убивать. Все пережитое им самим, и смерть Даня, и боль ребят, — все превратилось в тугую струну, четко разбившую окружающих на своих и чужих, на друзей и врагов. А еще была уверенность — Сима прикроет, так, как в любую секунду готов сделать это для нее он сам. Страх появился, только когда Волк поднял руку с шаром — непонятное пугало. Но мальчик не мог и предположить, что ребята исчезнут. Мгновенно, словно их и не было. Славка оцепенел, и если бы бой к тому времени не кончился, его бы обязательно убили.
Как только удалось не впасть в истерику и не схватить за грудки Талема: «Где они?! Что сделал это гад?!» Ненависть ко всем жестоким чудесам захлестнула Славку. Кругом уже не было друзей, а только враги, враги просто потому, что они — плоть от плоти этого мира. Страшный был у него взгляд — Сима испуганно отшатнулась, потом схватила за плечи и хорошенько встряхнула. А тэм, подошедший забрать оружие, махнул рукой и ушел.
Славка подумал, что навсегда запомнит Стальное княжество таким: с лежащими на камнях убитыми, с мечущимися лошадьми, оставшимися без хозяев, с теплой кровью, забрызгавшей ему руку.
...А потом хоронили погибших. Мертвые слишком тяжелы для детских рук, но нужно было спешить. Талем мерил шагами нишу, из которой исчезли ребята. Филат баюкал перевязанную руку, прижимая локоть к рассеченному боку. Ведун помог ему, чем мог, но, обрабатывая рану на боку, хмурился. Атен ловил лошадей, не подпускавших к себе никого другого. Аскару и Ильму вдвоем было не справиться.
Хоронили не только своих, но и Волков. Последних просто закопали в общей могиле, без ритуала. Славку тошнило от запаха крови, от вида разрубленных тел, но он делал все, что велел Аскар. Даже когда пришлось нести в яму отрубленную руку, только чуть прикрыл глаза ресницами. И дело было не только в том, что нужно торопиться. Просто это — и его бой. Он тогда впервые четко понял: детство закончилось. Мысль крутилась в голове, повторяясь, словно записанная на закольцованную магнитофонную ленту.
Сима работала рядом, и кровь так же пачкала ее одежду и руки. Ручья поблизости не оказалось, а во флягах было слишком мало воды — не смыть.
— Сима, уйди, — с болью попросил Славка, увидев, как у нее между бровей пролегла глубокая морщинка. — Ты девочка, уйди!
Сима покачала головой:
— Если я научилась убивать, я должна научиться и хоронить.
...И бешеная скачка по горам. Чужая кровь засохла коркой, но Славка забыл про нее, поглощенный другой мыслью: он уже не сможет без Алешки. Сколько бы глупостей он себе ни придумывал: и поговорить нормально с ним неудобно, как-то не по-мужски выяснять отношения, и дружба отвлекает от цели, заставляет искать обходные пути. Это приводило в смятение: то, к чему Славка так стремился — возвратиться — могло обернуться тяжелой потерей. «Я даже не спросил, из какого он города! А если из разных, что тогда?» Ни Славка, ни Алешка не решали, где и как им жить дальше, как не решают дети подобные вопросы. А значит, возвращение может стать расставанием. Мальчик стиснул зубы — чем оно обернется, он чувствовал сейчас.
Ночью на привал не останавливались. Когда темнота сделала скачку по узким горным тропинкам опасной, пошли пешком, ведя лошадей в поводу — своих и тех, которые остались без хозяев, убитых или пропавших. Шли медленно — раненый Филат не выдержал бы жесткий темп. Как только рассвело, скачка возобновилась, коней посылали в галоп, переходя на шаг, только когда те уставали. Горы сливались перед глазами, от съеденного наспех черствого хлеба болел желудок, но Славка ни за что бы не признался в усталости.