— Вот, — вытянул из мешочка на поясе монетку.
Женщина, не выпуская руки княжича, начала сумбурно благодарить, слова бежали заученно-бездумно, лишь бы заполнить паузу. Рядом возник Талем:
— Вам ведь не нужна эта милостыня…
Странная нищенка тут же отцепилась от Рика и торопливо скользнула в узкий проулок между домами, словно ее и не было.
— Поехали отсюда, — нахмурился ведун.
Теперь уже всем хотелось убраться подальше из Вадрана, вот только быстро по извилистым незнакомым улочкам не проедешь. На одном из перекрестков остановились, пытаясь определить правильную дорогу.
— Опять! — громко сказал Тимс.
Возле дома, почти сливаясь с темной стеной, стояли мужчина, встретивший их утром у конюшни, и нищенка. Женщина горделиво повела плечом в ответ на недоверчивый взгляд спутника, и тот снова всмотрелся в Рика. Потом медленно поклонился, прижимая руки к груди. Женщина кивнула так, как встретила бы знатного родственника гордая хозяйка некогда известного, но обнищавшего рода.
Филат направил коня в их сторону, но парочка шагнула в неприметную калитку в стене. Упал по ту сторону засов. Ратники спешились, налегли. По утреннему часу город еще пустовал, только между ставнями на втором этаже виднелся любопытствующий глаз, и никто не мешал ломать чужую собственность.
Они оказались в узком загаженном переулке. Талем заглянул туда через плечо Филата:
— Их там нет. Ведаю, тут достаточно ходов, чтобы они успели скрыться.
— Лучше бы ты ведал, чего им от меня надо, — буркнул Рик.
Наставник с укором взглянул на воспитанника, и тот торопливо сказал:
— Извини. Поехали? Мне тут не нравится.
К вечеру выехали к реке. Она долго не приближалась, петляла между холмами, дразнила блеском воды. После Вадрана очень хотелось искупаться, и путники не соглашались ни на какой другой ночлег, кроме как на берегу. Да и коней нужно помыть, считал Атен.
Деревеньки остались выше по течению, и тут было безлюдно. На вершине плоского холма сложили очаг, подвесили котелок и девочки сели чистить картошку. У Маши с Лерой, натренировавшихся за месяцы рабства, клубни так и летели.
Лера улыбалась, затененно, одними уголками губ. Улыбалась она так уже не первый день, и Аля не выдержала:
— Лер, это не мое дело, конечно, но ты такая…. Как влюбилась!
Машка тоже глянула с любопытством, засмеялась:
— Она боится, что ты на Лешку глаз положила.
Лера качнула головой, продолжая улыбаться. Оглянулась на купавших лошадей мальчишек. Полуголые, радостно вопящие, они устроили у берега целый шторм. Одного только Филата не втянули, а так даже ведун залез в воду и плескался наравне с ними.
Аля уже и не сомневалась, что Лера кого-то приглядела. Славка? Влад? Антон? Кто?!
— Говори! — Маша не выдержала, бросилась на подругу, дернула ее за косу.
— В костер не влетите, — Сима чуть отодвинулась.
Лера в ответ поймала Машу за прядку волос:
— Не влюбилась я! Просто он такой необычный…
— Да кто он-то?
— Талем.
Аля ошарашено моргнула. Ну, скажи Лера: «Атен» — она бы и то не так удивилась!
— Он же старый! — вырвалось прежде, чем девочка успела прикусить язык.
Лера глянула на нее с укоризной:
— Просто седой.
— Да ему больше тридцати!
Лера снова улыбнулась, слегка рассеянно, словно возраст Талема волновал ее в последнюю очередь. Аля посмотрела на берег: ведун взгромоздился на расседланного коня и загонял его в воду.
Повернулась к подругам и вздрогнула: Сима смотрела на нее в упор, и в обычно непроницаемых глазах был отчаянный вопрос. Аля вспомнила: «Дайарена!»
Первой забеспокоилась Маша. Тревожно заглянула в лицо Симе, потом Альке.
— Вы чего? — спросила опасливо, и даже Лера вынырнула из своего радостного спокойствия.
— Говори, — коротко велела Альке Сима.
Та вздохнула:
— Помните, мы попали в плен к горным? Как-то скомкано все рассказывали, а про Талема вообще промолчали. Не нарочно, так получилось! — Аля сказала это жалобно, словно оправдываясь перед Лерой. — То поединок, то князь в гневе… А при самом Талеме говорить как-то неудобно…
Лера слушала внимательно, только накручивала на руку косу.
— Сима, ты точно помнишь, что сказала дайарена? — спросила, выслушав Алин сумбурный рассказ.
— Вроде ведун не заметит ту, которая может его полюбить. А если она сама полюбит и скажет — то не поверит.
— Подожди, но если он знает, что это наваждение, то может постараться узнать, что стоит за словами! Он же ведун!
— Лер, ну откуда мы знаем, как там и что! Я только поняла, что он обязательно пройдет мимо. Обязательно. Она еще сказала: раз считаешь это проклятьем, то утешься тем, что найдется женщина, которая его снимет, — добавила Аля.
— Это возможно? — тут же ухватилась Лера.
— Да она просто посмеялась! — отрубила Сима. — И потом, не забывай — вы из разных миров. Ты должна вернуться, а он — остаться.
… «Он из другого мира»… «Не заметит ту, которая полюбит»… «Не поверит»… Лера перебирала сказанное, словно наматывала косу на руку — виток за витком. Видеть никого не хотелось, даже Машу, и девочка ушла на берег. Присела на траву, натянув штаны на щиколотки и туже зашнуровав ворот. Воздух звенел от комаров, а дым от костра сюда не доползал. Ничего, скоро этих кровопийц станет поменьше, уже и бледная луна выползла.
Стоянку отсюда не видно, и Лера ориентировалась по слуху. Вот выше по берегу прошел Алешка — первая вахта его. Все равно они с Алькой допоздна не ложатся, пусть хоть толк с этого будет. Ухнула в недалеком леске птица, и девочка чуть поежилась. Она привыкла к городу, лесные звуки ее пугали. Позавидовала Але: ей наверняка не страшно, она не одна!
Сейчас бы тоже прислониться к плечу, так близко, чтобы седые волосы перепуталась с ее светлыми. Поговорить обо всем…
— Не помешаю?
Девочка торопливо отбросила косу за спину:
— Нет, конечно.
Талем присел. Вроде бы рядом, но для Леры так далеко!
…Уже Аля ушла спать, Алешка несколько раз подбрасывал в костер хворост, а они все разговаривали. Луна стала ярче, и по темной реке протянулась серебристая полоса. Стояла одна из тех немногих теплых ночей, которые намекают, что осень придет еще не скоро.
Лера чуть тряхнула головой, прогоняя дремоту. Пора идти спать. Вот только она решится и спросит:
— Талем, это правда, что дайарена забрала у тебя способность любить?
— Да. Такова была цена, — он ответил спокойно, в голосе не скользнуло и тени огорчения.
— Но ты же ведун, ты должен чувствовать! — Лера вгляделась в его лицо, освещенное луной. — Если я скажу, что ты мне очень нравишься…
— Я пойму, что ты не соврала, — он не дал ей договорить. — Как любой ведун отличит ложь от правды. Но вот тут, — он положил руку на грудь, качнув медальон, — будет пусто. Меня не потревожат твои слова.
— Совсем-совсем?
— Да. Знать и чувствовать — это совсем не одно и то же.
— Талем, а желание у тебя осталось? — осторожно поинтересовалась Лера, взвешивая слова. Она боялась себя — лишнего напоминания о Вилле. Но сказать такое ведуну оказалось неожиданно легко. Талема никак не касалось то, что мог сделать тэм.
— Я же мужчина, — улыбнулся он. — Но я скорее возьму то, что само упадет мне в руки — если точно буду чувствовать, что для женщины в этом нет ничего серьезней плотского желания. После смерти жены я не искал новой любви и избегал привязанности.
— А я…
— Нет! Ты — как лунный свет на воде. Ты — только одна и только для одного. Ты можешь быть только любимой.
У Леры перехватило дыхание, как перед слезами. Помолчали.
— Талем, я хочу искупаться, ты присмотришь? — Лера выделила последнее слово. — Не зря же вахты назначают.
Талем помедлил, прежде чем кивнуть.
Коса путалась, никак не хотела расплетаться. Переломленные прядки завивались, переплетались, и Лера расчесала их пальцами. Пошла к реке, на ходу теребя шнуровку ворота. Сначала рубашку — поежилась в тот краткий миг, когда волосы поднялись со спины и еще не успели упасть. Каждым позвонком почувствовала взгляд Талема. Узел на пояске туговат, с трудом поддался пальцам. Штаны упали с бедер почти у самой воды. Остались только застиранные, штопанные-перештопанные трусики из прошлой жизни; местные грубые панталончики Лере не нравились.