Что же с пассажиром?
И как он оказался в Париже?
Кровель открыл глаза, услышав, как скрипнула дверь. В палату вошел среднего возраста мужчина в медицинском халате и подошел к нему. Позади него, прикрыв за собой дверь, у окна остановилась женщина. Высокая, стройная, красивая. Шикарная рыжая копна волос, собранных в пучок, сияющие глаза. Мягкая улыбка тронула ее губы, когда она посмотрела на капитана.
- Доктор Жан Моро, - представился мужчина, присаживаясь на стул рядом с кроватью. – Главный врач клиники. Буду вести вас.
Капитан ошеломленно, потеряв дар речи, смотрел на врача. Главный врач президентской клиники будет вести его, простого капитана, старика, за которого только что какой-нибудь хоспис и возьмется!?
- По вашему состоянию могу сказать, что вы легко отделались, хотя нам и пришлось провести две операции и, к сожалению, удалить одну из почек. Но угрозы для жизни нет, и думаю через пару недель мы сможем вас выписать.
- Я не знаю, что происходит, - покачал головой капитан, - и как я сюда попал, но я знаю, что не в состоянии оплатить свое пребывание здесь. Я…
- Об этом даже не думайте, - женщина отошла от стены и тоже подошла к кровати, врач, улыбнувшись, поднялся и уступил ей место. – Спасибо… - вдруг дрогнувшим голосом произнесла она, и капитану показалось, что в уголках ее глаз что-то блеснуло. Врач ободряюще погладил ее по плечам.
- Мадам? – капитан удивленно смотрел на женщину.
- Джоанна Рокье, - представилась она, улыбнувшись.
Рокье? Капитан нахмурился, вспоминая… Рокье! Пассажир! Значит, эта женщина… Но где же? Вновь открывшаяся дверь, впустив нового посетителя, избавила капитана от следующего вопроса.
- Как вы? – Кристиан, улыбаясь, подошел к кровати и присел прямо на нее, его жена протянула руку и сжала его ладонь.
- Значит… - капитан оглядел палату, снова вернулся взглядом к пассажиру. – Все это…
- Я взял на себя смелость перевезти вас в Париж и устроить в эту клинику. – Кристиан наклонился к капитану. – Это было самое малое, что я мог сделать для вас после всего, что вы…
- Я не сделал ничего особенного, - прервал его капитан, вдруг смутился, совсем старик, растрогался чего-то от слов пассажира, - а вот вы… - снова оглядел палату.
- За те два дня вы стали мне даже не другом, - улыбнулся Кристиан, - больше, чем другом, вы были мне как… отец… - его голос дрогнул.
Его жена обняла его за плечи, положив голову на его плечо, другое, не то, что пострадало от змеи, он накрыл ее ладонь своею рукой.
- Как вы? – капитан, не привыкший к сантиментам и проявлению чувств, поспешил сменить тему.
- Нормально, - кивнул Кристиан, - но правда тоже пришлось немного поваляться в больнице.
- Ты худший пациент, какой вообще был в моей жизни, - выразительно посмотрел на Кристиана врач, - ты невыносим. Врачей не слушаешь, из больницы вечно убегаешь. Только Джоанна и способна с тобой справиться.
- Жан, - Кристиан виновато улыбнувшись, посмотрел на врача, но капитан сразу понял по общению этих двоих, что на самом деле они друзья и весь укор в голосе доктора – это лишь беспокойство. – Ты же понимаешь…
- Работа, дела, и прочее, и прочее… Тебя не исправить, - отчаянно махнул рукой врач и улыбнулся. – Ладно, я пойду, у меня консилиум через десять минут. К вам, - врач обернулся к капитану, - я зайду вечером, если что - зовите медсестру. Насчет обеда я распоряжусь. С тобой, - он обернулся к Кристиану, - я прощаюсь до завтра. И только попробуй не явиться на осмотр. Пожалуюсь твоему начальнику! – уже на полном серьезе погрозил пальцем Кристиану врач и вышел из палаты.
- У вас грозный начальник? – спросил капитан у Кристиана, едва доктор закрыл за собой дверь.
- Очень… - ответила за него его жена, улыбнувшись.
- Кристиан… - Кровель замолчал, словно думая, будет ли уместен следующий вопрос.
- Мы с вами столько пережили вместе, что мне, пожалуй, пора, наконец, нормально представиться. – понял его Кристиан и протянул ему руку со словами. – Кристиан Рокье, директор Генерального Управления внешней безопасности Министерства обороны Франции.
Вот все, что было до этого… Это был не шок, а так… Шок – это то, что Кровель испытал, услышав пассажира. Пытаясь переварить услышанное, не сразу даже понял, что тот уже несколько минут сидит с протянутой рукой и улыбается. Стряхнув оцепенение, наконец, тоже протянул ему руку. Кристиан сжал ее и с улыбкой произнес:
- Я право не знаю, как вам еще кое-что сказать…
Что? Это еще не все сюрпризы? Капитан лишь качал головой и ошеломленно улыбался.
- Зайди, - тихо сказал Кристиан, вытащив из кармана брюк небольшую рацию.
Дверь снова открылась, в очередной раз заставив капитана замереть с открытым ртом. У дверей в строгом костюме, с такой же рацией в руках стоял…
- Шон? – только и смог произнести капитан, смотря на улыбающегося своего бывшего матроса.
- Зайди…
Прошипевшая рация вырвала Шона из плена его воспоминаний. Но этот плен был гораздо приятнее того, что он провел у пиратов. Хотя и ему он был теперь благодарен. Потому что тот перевернул всю его жизнь. Потому что подарил встречу с людьми, которые научили его. Верности, смелости, твердости характера. Научили вести себя достойно. Не прячась, не увиливая, признавать ошибки. И отвечать за них.
Выскочившие из буквально спустившегося с небес вертолета люди своей формой недвусмысленно указывали на их принадлежность к определенным структурам. И хотя последними своими часами он мог даже гордиться, но предыдущие дни сидели занозой в памяти, не давая совести спокойно жить. А потому он сам подошел к старшему, судя по нашивке на куртке, офицеру и сказал, что хотел бы чистосердечно признаться в трусости и попытках бежать с корабля в обход принятых правил, а также в предательстве. Свое поведение по отношению к пассажиру он иначе, как предательством, назвать не мог. А значит, должен ответить.
В комиссариате в камере предварительного заключения он провел почти двое суток, немало удивившись тому, что его не стали сразу передавать властям своей страны. Он был уверен, что его сразу после предварительного допроса передадут американскому консульству, отправят в Вашингтон и здравствуй, трибунал. Но ни в тот же день, ни на следующий ничего такого не последовало. А наоборот, вечером второго дня дверь его камеры отворилась, на пороге возник тот самый офицер, что допрашивал его накануне при поступлении, и со словами: