Мефодий первым отвел глаза, так как решительный взгляд Ланского, казалось, глядел сейчас в самое его нутро, пытаясь вывернуть душу Трегубова наизнанку. Тяжело вздохнув, молодой человек начал свой рассказ.
Он поведал о том, как годков с четырнадцати дружба между ними уступила место влечению к Алексею, причем это выглядело столь очевидно, что несколько учащихся не преминули в весьма ехидной форме шепнуть об этом Трегубову на ушко.
Испугавшись своих чувств, боясь позора, что мог навлечь, в первую очередь, на своего друга, но больше страшась потерять былое доверие Ланского, Мефодий решил убежать. Быть как можно дальше от Алексея, может, его попустит. Он свято верил, что длительное отсутствие, отцовская брань и жестокая порка клином вышибут из него всю эту блажь.
Воротившись в пансион и не застав Ланского на месте, Трегубов готов был провалиться сквозь землю от осознания того, что потерял чуть ли не единственного верного товарища, который, несмотря на свое знатное происхождение, был с ним честен, добр и внимателен. Он понял, что не менее остро нуждался в Ланском, чем тот в нем. Что подло было так сбегать, ничего не объяснив. Но он сам тогда не мог понять своих чувств, вряд ли подобное могло послужить для юного кадета Алексея объяснением.
- Я ждал тебя до последней минуты, - тихо молвил Алёша, вспоминая те дни перед отъездом, - хотел поделиться печальной новостью о кончине родителей, хотел попрощаться.
- Я знаю, что виноват! Прости ты меня Христа ради! – молвил Мефодий, садясь напротив Алексея. – Но и ты меня понять должен! У меня тогда выбора не было! Да и сейчас вряд ли сыщется! - обреченно добавил Трегубов.
- Да простил я! Уже давно простил, а теперь силюсь понять! – ответил ему Ланской. – Извини, что перебил, рассказывай дальше.
Трегубов вскользь упомянул об учебе в Москве и чуть больше уделил внимания своему пребыванию за границей. Он так же, не таясь, чуть сбивчиво, поведал Алексею о своем первом интиме с женщиной, что не так его впечатлил, как подсмотренное действие между двумя особями мужеского пола. Что не выдержал и прошел через все это сам, представляя Ланского тем вторым.
- Я, можно сказать, в амурных делах тоже далеко не ушел, - криво улыбнувшись, говорил Мефодий, - как с отцом на родину вернулся, пытался было с парой-тройкой барышень замутить, да ничего не вышло, вот я и махнул рукой. Трегубовские дворовые девки мне попервах прохода не давали, чуть на шею не вешались да в портки не лезли, а я все дурнем бестолковым прикидывался, мол, не знал, что к чему. Потом они кинули эту затею, обратили свой взор на более сговорчивых, да и зачем им конюх, что у нового барина не в чести? Того гляди и им под горячую руку достанется за то, что с ненавистным байстрюком связались.
- Дядя купит это имение и даст тебе вольную! – горячо изрек Ланской, кладя руку другу на плечо в знак поддержки.
- Эх, Лёшка, Лёшка, - обреченно выдавил Мефодий с грустной улыбкой, - зря ты сюда приехал. Кирилл Карпович, когда жив был, говорил, что справил нам с матерью вольные. Нынешний помещик, братец его Николай, со змеиною ухмылкой заверил, что никаких вольных в глаза не видывал. Более того, ни я, ни матушка в списке крепостных, что пойдут на продажу вместе с имением, не значимся.
- Мы что-нибудь придумаем, - решительно сказал Ланской, вставая и стряхивая с тела прилипшую траву. – Я поговорю с дядей, может, вольные действительно существуют, а Трегубов их попросту прячет, - добавил он, подходя к месту, где оставил свою одежу.
- Ты станешь посвящать Павла Сергеевича в это дело? – удивился Мефодий.
- Он и так в этом замешан, - пожал плечами Алексей, - как ты думаешь, кто упросил его купить это имение от моего имени?
- Может, ты и о нас ему поведаешь? – саркастически заметил Трегубов, все еще неуверенный в прежних к нему дружеских отношениях Алексея и в том, что его с матерью положение может круто измениться в лучшую сторону.
- Может, и расскажу, - ощетинился Ланской, начиная слегка выходить из себя, задетый тоном ставшего теперь ближе некуда друга, - пойдем, Мефодий, - устало сказал он, - уже вечереет, и я зверски проголодался, как и ты, наверное. Нам пока не следует проявлять свои эмоции на людях, для тебя лучше будет, чтобы я остался вашей милостью, а ты конюхом, но это только пока, чтобы Трегубовы ничего не заподозрили, - чуть помедлив, предложил Алексей, покосившись на друга. - Мне понятны твои чувства, но я должен разобраться в своих собственных.
Одевшись и сев на своих лошадей, молодые люди направились обратно в усадьбу. На конюшне их встретила дворовая челядь, передав Мефодию приказ Николая Карповича отправиться в хоромы и доложить барину, почему конюха с его милостью так долго не было.
Алексей успел умыться и переодеться к ужину, как в его дверь тихо постучала одна из служанок, любезно приглашая проследовать в столовую, где его уже заждались его дядюшка и все чинное семейство помещика Трегубова.
- Алексей Петрович, голубчик, наконец-то вы изволили почтить нас своим присутствием! – залебезил Трегубов. – Мы так проголодались с Павлом Сергеевичем, Натальей Дмитриевной и Антошей, что уже хотели нарушить этикет и приступить к ужину не дождавшись вас.
- Прошу меня простить, - выдавил Алексей, садясь за широкий стол, покосившись взглядом на стоявшего поодаль Мефодия.
Хозяин с семейством приступили к пышной трапезе, абсолютно не замечая конюха, желудок которого начало крутить узлом от голода. Он сглатывал слюну, стараясь не смотреть на яства, от которых ломился барский стол. Трегубов лишь надеялся, что допрос с пристрастием закончится быстро, и он не будет лицезреть разжиревшие морды своих «родственников» и отправится на кухню поесть.
- Ну-с, Мефодий, что так задержало тебя с его милостью? – спрашивал барин, начиная резать ножом приличный кусок жирной свинины и кладя себе в рот небольшой ломтик. - Платов мне доложил, что видел ваших лошадей, одежу, а вас самих словно след простыл. Он звал вас, звал, уже подумал, что с его милостью несчастный случай произошел, за нами вдогонку челядь послал.
- Его милость приказали мне с ним на противоположный берег наперегонки плыть, - смиренно отчеканил Мефодий, глядя мимо стола.
- Ну-с, и кто первым пришел? – поинтересовался помещик Трегубов, растянув сальные от жира губы в подобии улыбки.
- Они-с, - подражая манере барина и пресмыкавшегося перед ним приказчика Платова, ответил Мефодий, быстро глянув на Ланского.
Тот, прикрыв рот салфеткой, попытался скрыть улыбку.
Трегубов уже было хотел испросить разрешения удалиться, как Николай Карпович, засунув в свой рот пирожок с зайчатиной и запив его бокалом кларета, довольно откинулся на кресло, сцепив пухлые пальцы на внушительном пузце.
- Мы тут с Натальей Дмитриевной вдруг смекнули, что ты, Мефодий, уж больно долго в бобылях ходишь. У твоих сверстников уже по двое-трое ребятишек народилось, непорядок. Кто, как не барин должен заботиться о своем имуществе, вернее, об его количестве, включая крепостных? – рассуждал Николай Карпович, под мерный стук серебра об фарфор. – Найдем тебе бабёнку работящую да плодовитую, свадебку вам справим и уедем все вместе в Санкт-Петербург, поскольку имение его милостью Павлом Сергеевичем, считай, куплено.
От услышанных слов Ланской-младший чуть вилку серебряную в руке не погнул. Встретившись взглядом с Мефодием, Алексей понял, что обстоятельства начинают принимать крутой поворот, и нужно действовать быстро и более решительно. Но душу терзало еще что-то.
«Что это - ревность?! Собственнический инстинкт?! Сомнение?!» - спрашивал себя Алексей, представляя рядом с Мефодием крестьянскую девку невестой. Как она, раскинувшись перед его другом на широкой постели, предлагает ему отведать своих пышных форм и скрытых прелестей. Как Трегубов со стоном вспахивает ее жаркие бедра, и вот уже спустя время - они счастливое семейство с двумя-тремя отпрысками.
- Ступай, Мефодий, - милостиво велел Николай Карпович, вдосталь насладившись его очередным унижением и голодным взглядом, пока барин с семейством и их милостями трапезничать изволили. – Да проследи, чтобы к послезавтрашней охоте лошади и собаки были готовы. Предупреди лесничего и псаря, а оружием мы с Павлом Сергеевичем, Алексеем Петровичем и Антошей займемся сами.