Глаза Алексея были широко раскрыты, он пытался увернуться и спихнуть с себя более сильного и тяжелого Трегубова. Целый шквал мыслей и эмоций пронесся в глазах и голове Ланского, пока его друг страстно терзал его рот, лишая такого необходимого юноше воздуха.
Алексей, как человек образованный, любил книги и много читал. У дядюшки Павла была огромнейшая библиотека, изобиловавшая разными жанрами и повествованиями. В один из дней, когда юноше исполнилось восемнадцать, он абсолютно случайно, натолкнулся на небольшое произведение, написанное неким Донасье́ном Альфо́номсом Франсу́а де Садом*.
Отлично зная французский, Ланской-младший сперва заинтересовался столь вольным и философским изложением интимных отношений, но когда речь зашла о соитии двух и более мужчин, Алеша с гулко бьющимся сердцем и долей омерзения вернул книгу обратно, стараясь скорее забыть прочитанное.
И вот теперь он стал одним из персонажей этого отвратительного чтива, не в силах выразить, что же на самом деле испытывает. Он то смеживал веки, с головой уходя в доселе неизведанные чувства всепоглощающего удовольствия, то резко открывал глаза, пытаясь оторвать от себя алчущий рот Мефодия, но лишь потому, что родовая честь, мужская стать и воспитание в духе «не посрами имени своего и отечества» довлели над юношей дамокловым мечом.
«Но ведь это Мефодий! – уверял себя Ланской. – Мой друг юности, Трегубов, с которым было так покойно, держась за руки и болтая перед сном».
Возможно, это пересилило все за и против и Алексей перестал сопротивляться и тихо застонал, позволив им двоим насладиться ощущениями и телами друг друга.
Оторвавшись от губ друга и, перестав удерживать его руки, Мефодий провел загрубевшей ладонью по его скулам, шее, груди, чуть впалому животу, медленно спускаясь к паху и пробираясь сквозь влажные кальсоны.
- Ваша милость, Алексей Петрович, где вы?! – услышали они отдаленный голос одного из слуг, звучавший с того берега.
Накрыв рот, слегка испугавшегося Ланского рукой, Мефодий взглядом велел ему молчать.
- Не изволит ли ваша милость вернуться в усадьбу отобедать?! Полдень уже! – кричали с того берега.
Под зов челяди, Трегубов стал мять плоть своего друга, опаляя его кожу горячим дыханием, оставляя на шее и ключицах красные следы от щетины и легких поцелуев-укусов.
От мысли, что там, на том берегу, его ищут, а он здесь, в высокой мягкой осоке, отдается умелым ласкам Мефодия, плоть Алексея стала твердой и чувствительной, а удовольствие таким острым, что он даже всхлипнул.
- Где же вы, ваша милость?! - не унимались слуги.
Быстро облизав ладонь, Трегубов с еще большим усердием стал ласкать Ланского, ощущая как тот начал самостоятельно толкаться ему в руку, вскидывая бедра.
Голос с того берега стал удаляться в сторону поместья.
Не в силах больше себя сдерживать, Алексей забился в легкой судороге, начиная изливаться себе на бедра и живот. Его сдавленный крик потонул в устах Мефодия, прильнувшего к нему в страстном порыве.
- Это мой первый раз, - доверительно признался Ланской, задыхаясь и краснея, как маков цвет, пытаясь спрятать от Мефодия взгляд.
- Поверить не могу! - удивленно произнес молодой человек, перемещаясь и заглядывая Алексею в глаза. - Ты девственник?!
Алексей, лихо оттолкнув от себя Мефодия, быстро встал и направился к реке, смывать следы своей минутной слабости, жемчужными каплями стекавшей с тела. У самой воды он резко обернулся и процедил сквозь зубы:
- Ежели хотя бы одна живая душа о том прознает, или обо всем, что тут сталось, считай, что ты, Трегубов, покойник!
__________________
* Донасье́н Альфо́нс Франсу́а де Са́д, часто именуемый как Марки́з де Са́д — французский аристократ, политик, писатель и философ. Был проповедником абсолютной свободы, которая не была бы ограничена ни нравственностью, ни религией, ни правом.
========== Глава 6 ==========
Сказав это, юноша быстро ушел под воду с головой, дабы остудить разгоряченное тело и привести в порядок мысли и эмоции. Вынырнув, он увидел плывущего рядом Мефодия, взгляд которого был слегка виноватым.
- Не серчай, Ланской, ну ляпнул я, не подумав. Почём мне было знать, что ты в свои двадцать два года все еще хранишь целибат. Павел Сергеевич тебя часом не в монастырь мужской определил, как вы в Архангельск вернулись? – спросил Мефодий, пытаясь шуткой сгладить сгустившееся между ними напряжение.
Алексей сейчас и сердился на Трегубова, и одновременно не мог сдержать улыбки оттого, что к его давнишнему приятелю начинало возвращаться чувство юмора, былая беспечность и раскрепощенность. Наконец-то миру являлось истинное лицо Мефодия, слегка разухабистого молодого человека, не обремененного условностями и запретами.
- С его постоянными разъездами нам не до балов было и увеселений с целью сыскать удачную партию для брака, - буркнул в ответ Ланской. - Меня, к сожалению, никто не соизволил посвятить в тонкости интимных отношений. Где-то подсмотрел, где-то прочитал, а применить все это на практике как-то не сложилось до сего дня.
Оба достигли противоположного берега, вышли из воды и упали в зеленую траву, пытаясь восстановить дыхание, подставляя влажные тела жарким лучам полуденного солнца.
- Зачем ты меня барышней кисейной обозвал?! – резко сменил тему Алексей, по-детски надув губы.
Оторвав свой взгляд от летающих стрекоз и копошившихся в траве мурашек, Мефодий, глянув на Алексея, не решался ему ответить.
– Я ведь, когда ты сбежал да так и не вернулся с половиной класса подрался! – продолжал Ланской.
- Извини, я не знал, - молвил Мефодий удивленно, испытывая чувство гордости за товарища.
- Зато с тех пор острот в твой и мой адрес поубавилось. И я желал бы узнать, с какой такой надобности ты сподобился на подобное оскорбление?
- Оттолкнуть хотел! Уж слишком мы разные! Я ни о ком другом думать не мог, а ты все в глаза лезешь! Ты былой дружбы искал, а я желал сжать тебя в объятиях, да так, чтоб ребра захрустели! Целовать тебя, касаться, где только смогу! Жалеешь о том, что произошло?! – на одном дыхании выпалил Мефодий, задавая Алексею вопрос, что червем вгрызался в кожу, пытаясь добраться до его кровоточащей души. – Что отдался мне, мужику! Конюху чужого барина! Холопу без роду и племени!
- Нет, не жалею! – с вызовом ответил Алексей, глядя на Трегубова. - Просто не знаю, что со всем этим делать. Это неправильно и грешно, это суперечит всему, во что я верил и к чему стремился! И я не знаю, как бы повел себя, будь на твоем месте другой! Наверное, убил бы или врезал как следует, чтобы неповадно было! И дело тут вовсе не в твоем крепостном происхождении! Просто ты - это ты! И я хотел бы понять!
Трегубов отвернулся от Алексея, не в силах что-либо сказать. После всего, что он сотворил, Ланской все еще лежал рядом, нежился в лучах заходящего солнышка и желал с ним общаться.
- Поговори со мной, Мефодий, расскажи, что с тобой было с тех пор, как мы не виделись. Я должен знать, - мягко попросил Ланской, заставляя друга взглянуть себе в глаза.
- Да, это я, - согласился Мефодий, саркастично улыбнувшись, - ничтожный кузнец и конюх помещика Трегубова, неправильный и ненормальный мужик. Ему бы на баб заглядываться, а он пылает страстью к другу юности, особе мужеского пола, да в придачу дворянского звания, вот бедолагу угораздило!
- Перестань ерничать, и хватит себя гнобить! – не выдержал Алексей, садясь на колени. – Мне понравилось, черт тебя возьми! Ты это хотел услышать?! – пересилив стыд, вымолвил Ланской. – В данном случае угораздило нас обоих, но это может подождать! Ни то, что ты крепостной, конюх или байстрюк, ни то, что произошло между нами и, чем черт не шутит, возможно, произойдет еще, никак не отразилось на нашей дружбе, по крайней мере, с моей стороны! Если ты все тот же Мефодий, в первую очередь мой верный и преданный друг, желавший свободы, вольно изъяснявший свои помыслы и желания, дай мне тебе помочь!