Я потрясенно молчала. А внутри шок постепенно сменялся злостью с примесью стыда — облегчение от того, что мать нашлась живой и здоровой, оказалось куда меньше раздражения от ее состояния и поведения. А через несколько секунд от первого и вовсе ничего не осталось…
— Молчите? Ну, молчите, молчите, — бросила мать, пытаясь разуться и придерживаясь за стену, пытаясь не упасть. После пятой попытки у нее получилось, — не ожидала от тебя, дочь! Я только за порог, а она уже хахаля привела! Бордель тут устроила! Шалава!
Куртка летит на пол, но матери нет дела. Приходит понимание, что она куда пьянее, чем мне показалось сначала. Но мысль пролетает буквально мельком — родительница размахивает руками, не позволяя ее игнорировать.
— Выметайся, давай, отсюда, кобель! — с ее губ слетает капелька слюны и я брезгливо кривлюсь, отступая, — пошел вон! Праздник закончился, ищи себе другую ночлежку! Давай! Вон!
Шаг — и мать заносит. Она пытается зацепиться за стену, но руки скользят по гладкой поверхности. Неуклюже она заваливается на бок, едва не цепляя головой тумбу для обуви. А затем, возмущенно что-то пробормотав, обнимает свой же сапог, прикрывая глаза.
Чтобы через пару секунд уснуть, громко засопев…
Это фиаско.
Позорное и полнейшее.
И стыд душит, не давая поднять глаза. И лицо снова горит, только эмоции на приятные не тянут даже отдаленно. А мир перед глазами смазывается, стремительно теряя краски…
Господи, за что? Чем я так провинилась, чтобы моя жизнь стала именно такой? Каждый раз, когда мне кажется, что все потихоньку налаживается, находится ложка — нет, не дегтя, субстанция смердит куда насыщеннее, — и все возвращается к той точке, откуда начался отсчет.
Вот только сейчас мне обидно донельзя. И слезы скапливаются в уголках глаз, вынуждая зажмуриться, чтобы не пролилось ни капли. В груди все сдавило с такой силой, что терплю из последних сил. Кажется, что если я сейчас не выплесну все эмоции, выжигающие органы изнутри, то просто растворюсь на мельчайшие частицы, как в самой едкой кислоте…
Мелькает желание грубо встряхнуть женщину у порога — назвать ее матерью сейчас даже про себя не получается, хлестнуть по щеке, за шкирку отволочь в ванну или в спальню — трезветь или отсыпаться, я еще не определилась. Но ужасаюсь сама от себя, стараясь отвлечься на ровное глубокое дыхание. Вдох…выдох…
Это моя жизнь.
Дерьмовая, но другой не дано.
Я справлюсь. И в этот раз. И в следующий.
Вот только переживу ту минуту, которая понадобится Владимиру, чтобы уйти.
И когда-нибудь обязательно выйду из этой квартиры, чтобы никогда не вернуться. Чтобы оставить все это за спиной, забыв навсегда…
Вдох…выдох…
Минута. Ровно минута, Настя. Ты сможешь.
Вдох…
— Ну что, куда нести? В спальню?
От голоса, прозвучавшего над ухом, едва не подпрыгнула, дернувшись. Чтобы тут же затылком впечататься во что-то твердое…
— Уф, — раздалось короткое сверху, а я испуганно обернулась.
— Прости, — пробормотала в искреннем раскаянии, но Вова всего лишь потирал нижнюю челюсть, так что большого урона, похоже, нанести не удалось.
— Ерунда, — отмахнулся парень, подтверждая мои выводы, а затем повторяет вопрос, — так что? Куда?
И ни грамма отвращения к происходящему. И недовольства не видно. И презрением не пахнет. Даже жалости не нахожу, хотя смотрю пристально и в глаза. А Вова и не думает отворачиваться, смело встречая мой внимательный с оттенком паранойи взгляд. Только улыбается чуть заметно, словно каждый день наблюдает явление пьяных родственниц на пороге. И таскает их пачками, не напрягаясь…
Я видела все сама, своими глазами. Но до конца поверить все равно не получалось.
— А ты разве не хочешь…в смысле, я пойму, если, — голос сорвался, и я закусила губу, переводя взгляд на его грудь. Черт, ну почему я до сих пор так на все это реагирую?! Когда научусь «держать лицо»?
— Уйти? Ты это хотела сказать? — молчу, но парень и не настаивает на ответе, продолжая сам, — нет, не хочу. И не собирался. И вообще, мне кто-то свидание должен. И поцелуй. И прогулку…
— Эй! — возмущенно вскидываю голову, встречая насмешливый взгляд напротив, — а ты ничего не путаешь? Когда я успела столько задолжать?
Напряжение исчезло, а легкая с ноткой иронии атмосфера, что царила между нами до прихода моей родительницы, постепенно возвращалась, щедро сдобренная моим облегчением и запредельной надеждой. Что в этот раз все будет иначе. А ведь парень и раньше показывал, что отступать не намерен…
— Извини, инфляция, произвол и грабительские проценты, — мне подмигивают, привлекая к себе. И я с судорожным вздохом встречаю крепкие объятия, чувствуя, как становится физически легче.
— Ну, что, операция «Миграция»? — звучит мне в затылок через полминуты, а я тихо смеюсь.
— Угу, — киваю, отстраняясь, — поехали!
Глава 12
— Быстро слезай!
— Нет, — а сама тянусь дальше, стараясь достать дальний верхний угол старой рамы, — мне еще чуть-чуть…
— Твою ж мать!
На щиколотках тут же смыкаются сильные пальцы, буквально пригвождая меня к месту. Я демонстративно фыркаю, пытаясь подергать то одной, то другой ногой, но в спину раздается еле слышное рычание, а хватка усиливается.
Из вредности протираю верхнюю часть оконного стекла весьма внушительных размеров, а потом показательно встряхиваю тряпку, бросая ее в стоящее недалеко от меня ведро.
Закрываю внутреннюю раму, с силой вгоняя верхний шпингалет на место, и изо всех сил стараюсь сдержать рвущуюся наружу улыбку, когда в спину доносится выдох облегчения.
Вторая рама поддается легче, и теперь уже я довольно вздыхаю — на сегодня работа закончена.
— И не рычи на меня! — с наигранной вредностью показываю парню язык, когда меня отпускают, позволяя повернуться.
Подоконники в здании высокие — приходится забираться ногами, так как моего роста не хватает, чтобы дотянуться до самого верха со старого стула. Но это обстоятельство, стопроцентно огорчившее бы в любое другое время, теперь несказанно радовало.
Потому что все мучения окупались тем, что с этого самого подоконника меня заботливо снимали…
— А ты прекращай изображать из себя камикадзе, — недовольно бурчит Вова, хмурясь, — ни страховки, ни решеток, нихрена! Дались тебе эти окна! Говорил же, давай я помою!
— Ага, помню, спасибо, — откликнулась я, красноречиво приподнимая бровь и складывая на груди руки, игнорируя протянутую руку парня, — только после твоего мытья мне пришлось еще раз все стекла перетирать. Не вижу смысла делать всю работу дважды.
— На-а-астя, — у Вовы вид человека, который пытается втолковать мне очевидные вещи, — это же всего лишь окна! В каком-то вшивом спорткомплексе, а не Метрополе! Кому какая разница?
— Нет уж, Вов, — качаю головой, давая понять, что спорить на этот счет дальше не намерена, — никакой разницы. Свою работу я буду делать либо хорошо, либо никак. Потому что порядок начинается с мелочей. И с таких вот окон во вшивых спорткомплексах.
Молчание длится недолго. Вова пристально смотрит в мое лицо, словно раздумывая над сказанным. А затем делает быстрый шаг вперед…
— Ой! — взвизгиваю от неожиданности, вцепляясь пальцами в плечи парня, когда меня, обняв за середину бедер, резко сдергивают со злосчастного подоконника. Захват сильный, но мне все равно страшно, и пальцы немеют в попытке обрести надежную опору, — дурак! Поставь меня!
Но Вова с мстительным смешком поворачивается со мной вокруг оси прежде, чем слегка разжимает объятия, позволяя мне соскользнуть чуть ниже. Ровно настолько, чтобы его руки подхватили меня под ягодицы. И я рвано выдыхаю, на этот раз сдержав вскрик.
Но взгляд напротив, поймавший мой в непосредственной близости, гипнотизирует. И я тут же забываю и о своем страхе, и о своем возмущении. Лишь краем сознания отмечаю, что меня сажают на тот самый подоконник, с которого стащили меньше минуты назад.