— Вовка, ты чего? — на последних крохах собственного артистизма и выдержки искренне смеюсь, хотя в груди настолько тяжело, что дыхание срывается, — я же в туалет иду, а не в кругосветное путешествие! Пять минут и я уже здесь! Соскучиться не успеешь!
Но парень серьезен, как никогда. И от его взгляда мне хочется сбежать на край географии…Но я «держу» лицо до последнего. До того момента, как он вздыхает, проводя пальцами по моей щеке.
— Обещаешь?
— Обещаю, — тихо и скрестив пальцы за спиной. И одно это слово мне дается тяжелее, чем все вместе взятые за этот вечер. Даже несмотря на то, что это — кроха в том океане лжи, что сейчас окружает меня.
Легкий поцелуй в губы, и Вова отстраняется.
Всего один поцелуй. Без продолжения.
Словно на самом деле прощаясь…
И я срываюсь с места. Выбегаю из дома, едва не подвернув ногу на ступенях крыльца. И жадно хватая ртом свежий вечерний воздух, пытаясь насытить легкие кислородом, которого мне так не хватало последние минут сорок. И потом, когда сердце, наконец, восстанавливает ритм, а в груди перестает пульсировать странная ноющая боль, я не меньше двадцати минут хожу по участку, выжидая время.
Само собой с той стороны, куда не выходят окна комнаты…
И когда я возвращаюсь, стараясь ступать бесшумно, осознаю, что время «последнего аккорда» пришло.
Вова спит, но я, на всякий случай, легко тормошу его, удостоверяясь в том, что лекарство сработало в полной мере. Парень не просыпается, хоть и мычит что-то неразборчивое. Вполне достаточно, чтобы не беспокоиться…
Достаю свой рюкзак из-под кровати, чтобы через полминуты выложить на стол свой фотоаппарат. Палароид. Да, практически раритет, но только он может гарантировать, что оригинальные снимки останутся в одном экземпляре. Цифровые фото — слишком большой риск, даже спустя годы.
Даже, если я не планирую возвращаться в этот город…
Кстати, Палароид было достать куда сложнее, чем сильнодействующее лекарство по рецепту. Парадокс…
Медленно снимаю с себя одежду и подхожу к зеркалу, одиноко висящему на стене напротив лестницы. Оно не такое большое, как бы мне хотелось, но если отойти немного, то вполне можно «вместиться» в полный рост.
А затем, демонстрируя себя спереди, сбоку, сзади и даже чуть в наклон, делаю фотографии отражения. На откровенную порнографию, конечно, смелости не хватило. Но и того, что продемонстрировала, было более чем достаточно, чтобы испортить себе репутацию на долгие годы, если отдать не в те руки.
Руки Енота как раз такими и являлись…
Аппарат услужливо выдавал фотокарточки, а мне казалось, что с каждой я отдаю часть своей души. Ту самую, в которой так грела и лелеяла любовь к Вове. Которая познала настоящее счастье, пусть это и была всего лишь иллюзия.
Последний снимок и одежда вновь на мне. Смотрю на фотографии прежде, чем продолжить. Убеждаюсь, что лицо на каждой надежно перекрыто фотоаппаратом. И в том, что я довольно фотогенична…
Все-таки женщина — она и есть женщина. Даже в самой дерьмовой ситуации…
Собираю вещи обратно в рюкзак и достаю телефон. Вызываю такси, равнодушно соглашаясь на довольно приличную сумму — время дня, расположение дачи, да и конечный пункт не располагали к скидкам. Но сейчас деньги есть, поэтому можно не обращать внимания на такую досадную мелочь, как цена проезда.
Затем смотрю на Вову, растянувшегося на полу на левом боку и прижавшего к себе одну из подушек. Запоминая фигуру и лицо. Все-все, до самой последней черточки. А затем опускаюсь рядом на колени и, не сдержавшись, провожу пальцами по отросшим волосам. Спускаюсь на лоб, брови, скулу… губы…
И слезинка срывается с подбородка, падая на пол…
Решительно смахиваю ее ладонью и поднимаюсь на ноги. Складываю фотографии стопкой — их не десять, как требовал Енот. Тринадцать. И фраза, что я позволяю себе оставить на обороте одной из них, прекрасно сочетается с символичной цифрой.
«Надеюсь, ты не продешевил и это действительно того стоило»
Прощаться не стала. Не заслужил…
А еще через час скорый поезд тронулся, увозя меня прочь из этого города. Закрывая страницу моей жизни длиной в двадцать лет. И позволяя окончательно разорвать все связи с прошлым.
Вова так и не узнал, что его предложение, тогда, в моей комнате, когда я болела, получило неожиданное продолжение. Потратив пару недель и перерыв все, что нашлось в квартире, обнаружила старые письма. Потрепанные, кое-где изорванные, но каким-то чудом сохранившиеся. В них тетя Таня пыталась повлиять на мать, выпросить разрешение со мной общаться, а также говорила, что не собирается претендовать на наследство. Мать и тут мне врала.
Видимо именно из-за слов отказа мать и сохранила эти два письма. В них же я и нашла то, что искала, в самом конце. Номер телефона. И адрес заодно…
Мы созвонились — Татьяна, а она просила называть себя просто по имени, симку за эти годы так и не поменяла. И в первые минуты не поверила, что звоню именно я…
Зато потом… Мы говорили и не могли наговориться! По полчаса, а то и по часу, несколько раз в день, писали кучу сообщений, узнавая друг друга заново и пытаясь наверстать упущенное. Тетка оказалась прекрасным человеком.
Она же и предложила приехать, когда поняла, что у меня что-то случилось. Поначалу — просто в гости. Но теперь…теперь я точно знала, что домой уже не вернусь. Нет, садиться на шею старой-новой родственнице я не собиралась. Только надеялась, что она не откажется меня приютить на пару месяцев, пока я найду работу и комнату. А универ…решим что-нибудь и с универом — город, в котором жила Татьяна, был даже больше того, в котором я выросла.
Вчера я успела съездить на вокзал и купить билеты. Собрать вещи и напроситься на ночь к Лесе — встречаться с матерью не собиралась. С ее Валерием — тем более. Леся вопросов почти не задавала. Видимо мой вид говорил больше, чем что-либо…
На сегодня я оставила два самых важных дела. Одно из них сейчас спало крепким сном рядом с фотографиями — я не могла иначе. Не из-за многолетней дружбы с Пашкой. Не из-за любви к Вове, как можно было подумать. Я вполне могла уехать просто так и не решать чужие проблемы. Но тетя Света…она давно стала мне ближе матери. Никогда не отказывала мне в помощи, порой выручала с одеждой и деньгами, да и просто выслушивала, давая свои мудрые женские советы. Позволить ей потерять ребенка из-за неудавшегося отпрыска, я не смогла. Пусть и такой ценой. Жизнь малыша куда важнее.
А второе дело, занявшее почти четыре часа чистого времени, поставило окончательный крест на возвращении домой. Ибо знала — мать никогда мне этого не простит. Потому что я пошла в полицию. Конечно, не наобум — побоялась. Сначала нашла нашего участкового, которого знала уже достаточно хорошо, чтобы называть просто по имени. А вот он уже отвел к хмурому, но приятному мужчине с очень цепким взглядом. И там уже мой долгий и обстоятельный рассказ они слушали коллективно и под запись…
И в конечном итоге, когда меня отпустили, я клятвенно пообещала оставаться на связи. Все, что могла, все равно уже рассказала. Больше добавить было нечего.
И теперь, свернувшись клубком на чуть влажном казенном белье, я, наконец, позволила слезам беспрепятственно катиться по щекам. Освобождая эмоции и давая им выход тоже. Закрыв глаза и мысленно вычеркивая свое прошлое по кусочку. Мать… Пашку… проклятого Енота… Нику… Вовку…
Прощая всех за вранье, за боль, но вырезая из жизни и сердца.
Прощая саму себя за то, что позволила этому случиться.
И оставляя в том городе… за спиной.
Вот только, если по факту, Вовка мне не врал. Просто молчал. Не говорил. Но и не врал же…
Поэтому его прощаю за молчание. И пусть за это молчание я расплатилась сполна.
Теперь это не имеет значения.
Впереди меня ждет новая жизнь! И я обязательно стану счастливой!
Пусть даже без…
Нет. Никаких имен. Никого больше нет.
И Аси больше тоже нет…