На глазах выступили слезы. То, что было до, не являлось унижением, нет. Он унизил меня сейчас одним взглядом. И я себя почувствовала использованной, потерянной.
— Не вздумай закатывать истерику, — Вознесенский поправил свои запонки и, обогнув меня, поднявшуюся и теперь поднимающую сорванную им же одежду, сел за свой стол, где мы... Где он... А ему словно бы плевать. Мужчина пододвинул к себе какие-то бумаги, вчитался и протянул мне: — Ознакомся и подпиши.
— Что? — я отшатнулась. — Я не буду ничего подписывать. То, что произошло, ничего не значит!
— Конечно, ничего не значит, — он смерил меня ледяным взглядом. — Это было лишь ознакомительное знакомство, Виктория.
Язвительный вопрос "Знакомство с чем?!" я удержала на кончике языка.
— Я не буду ничего подписывать, — я бросила попытки застегнуть блузку, пуговицы которой были безнадежно оторваны, и демонстративно сложила руки на груди.
— Не зли меня, — его голос пробирает до костей. — Мои слова до сих пор актуальны.
Мне дико захотелось расцарапать холеное лицо директора концерна. Смотреть, как на чистой, чуть загорелой и потому золотистой, коже появляются красные борозды, как в ранках появляется кровь. Прямо как он сейчас. Только Вознесенский наблюдает за тем, как ломает мне крылья.
— Договор, — напоминает Дмитрий Сергеевич.
Я, сжав зубы, взяла протянутую мне стопку.
— Можешь сесть, — ленивым жестом он указал на кресла по другую сторону стола.
— Спасибо, — скорее прошипела, чем сказала я, устроившись в мягком нутро мебели.
Первая страничка контракта не несла для меня никакой информационной ценности, потому содержала мои и босса данные, только дата...
"Договор подготавливали заранее", —
поняла я. Заранее! До того, как меня подставили и поймали на "горяченьком"!
— Вы чудовище! — возникшая в голове мысль ужасала. Разве могут так поступать люди? Он все подстроил! Он несомненно все подстроил!
— Помни всегда об этом, — ломая мою жизнь, Вознесенский улыбался. — Ты все равно не сможешь ничего сделать, мышка. Читай, если, конечно, интересно, что тебя ждет, и подписывай. Не трать мое время зря.
Я, сдерживая слезы, чтобы не показывать еще большую слабость этому зверю, принялась за листы, хотя строчки то и дело расплывались. Пробегала глазами по знакомым словам, которые собирались в жуткую картину, где он - кукловод, а я - послушная марионетка.
Итак, вот что "меня ждало": полное послушание, новое имя и опять полное послушание... То есть со мной могут делать что угодно! Пока не надоест, пока я не выполню какое-то задание. Какое - не было написано.
— Вы не можете так со мной поступить, — мне до сих пор не верится, что со мной происходит подобное.
— Как видишь - могу, — обыденным тоном, будто обсуждает погоду, а не мою жизнь, ответил мужчина. — Держи ручку... Аделия.
И я вспылила:
— Я не Аделия! — собрала листки договора в стопку и бросила на стол. Очень хотелось ему в его лицо, но страх не позволил совершить безумный поступок. — И носить чужое имя ни за что не собираюсь! У меня еще сохранились остатки гордости.
— А остатки инстинкта самосохранения? — Дмитрий Сергеевич задал вопрос совершенно спокойно, а у меня по спине прошелся холодок.
Я опустила голову. Ненавижу! Как же я...
— Правильно, мышка, — он усмехнулся и жестко заметил: — Ты будешь и Аделией, и Машенькой, и Дашенькой, если я этого захочу. А теперь подписывай и не показывайся мне на глаза до вечера. Как мы договорились, рабочее место за тобой.
Я зло на него посмотрела и, взяв ручку, расписалась на своей, по сути, закладной. Он мне прощает "ошибку" и предательство компании, а я становлюсь его личной игрушкой. Вот так в жизни происходят изменения: нельзя доверять людям и нельзя быть слабой, иначе... Иначе загрызут, не оставив даже костей.
Глава З
Если Вознесенский считал, что заставив подписать бумаги, он удержит меня, то сильно ошибался.
Едва я выбралась из его кабинета, то не подавая вида спустилась до своего этажа, по опен-спейсу прошла к своему рабочему месту и села за стол. Даже ответила любопытным коллегам, которые не были в курсе подробностей истории с подставой, что все в порядке и босс не покусал меня. Правда ведь. Он сделал гораздо хуже, но я не буду вспоминать о плохом - я просто запретила думать себе о том, что произошло за закрытыми дверями кабинета.