«Нолдор потом получат. Пошутить решили, твари. Пожалеют, что на свет родились».
Когда позорный манифест непокорности и презрения покинул зал, Мелькор раздраженно поправил выбившуюся из-под венца прядь волос.
- Кто там еще?!
«Хана тебе, Урукхаш» , - мрачно подумал Углук, кряхтя под тяжестью статуи. – «У Владыки настроение с выгребную яму. Не утони в ней, тупая жопа, у меня и так сейчас хребет переломится».
- Вы что мне сюда приперли? – старший надсмотрщик Шагар ошалело выпятил рассеченную когда-то челюсть, стянутую пополам полосой железа, и с недоумением выкатил глаза, пялясь на то, как Углук и Ыхзаг, шатаясь и матерясь, тащат гигантскую золотую статую Владыки.
Вокруг кипели жизнью огромные цеховые кузни. Грохотали прессы и молоты пленников. Шипели меха и отливаемое железо. В безумном мрачном блеске алого света раздавался свист бичей, и корчились закованные узники, принужденные к работе.
Было жарко, пахло раскаленной сталью, гарью, дымом и камнем.
- Работать, твари! – рявкнул Шагар, отвлекаясь на пленного нолдо, грязного и изнуренного, который поднял на статую ненавидящий, лихорадочно блестящий взгляд.
Углук и Ыхзаг со стоном облегчения и грохотом свалили с плеч статую. Прямо на пол. Без особого почтения, но сейчас им было не до него. Ыхзаг вывалил красный язык и сопел, как кузнечный мех.
- Владыка сказал – убрать с глаз долой, - мрачно буркнул Углук. – Вот и убираем, - он вытер пот со лба, хрустнул шеей и почесал зад. - Приказ надо выполнять. Поставь его тут, авось пленники твои работать лучше будут!
Шагар опять выпятил уродливую челюсть с кривой железной спайкой. Пошевелил губами, выставив нижние клыки. И, наконец, выпалил с ревом:
- Да вы там вконец оборзели, крысы притронные?! Куда я это дену?!
Углук гаденько ощерил желтоватые зубы, которые, в отличие от шагаровых клыков, у него были поровнее и помельче. Ыхзаг тупо смотрел на главного надсмотрщика и сопел из-под низко надвинутого полукруглого шлема.
- А что, Шагар? – вкрадчиво поинтересовался Углук, покачивая ятаган на поясе. – Мне так и сказать Повелителю? Хочешь?
Шагар помолчал с полминуты. Огромные ноздри злобно раздувались. На широченной шее вспучились вены.
- Нет, - ворчливо рыкнул он. Крыть было нечем.
Что-то подсказывало Шагару, что Углук, хитрая скотина, его подставляет, да вот только отдать статую ублюдочным караульным он не мог.
- Твои ж сделали? – кивнул Углук на пленников, умничая и ухмыляясь так, словно возомнил себя одним из высших. – Твои. Вот и гребись с этим. Мое дело малое – Владыка сказал убрать с глаз долой, я и убрал.
Если бы Шагар мог, он бы утопил Углука и тупорылого Ыхзага прямо в чане со сталью. Но этого он сделать, увы, не мог.
«Ну, погоди, Углук. Когда-нибудь Он и до тебя доберется!»
Шагар проводил рослых караульных Повелителя мрачным взглядом, а потом хлестнул бичом, срывая злость на ближайшем рабе и еще нескольких, проревев:
- Вы, твари помойные! А ну сюда! Поднимайте статую!
Творение пленных эльфийских мастеров простояло в кузнях ровно три дня. Шагар с ног сбился, хлеща бичами пленников, и зверел час от часу, потому что с появлением огромного изваяния Повелителя в нише кузнечного цеха (и ведь место-то хорошее было – аж свет падал снизу!) работа почти встала. Голуг как ополоумели: через одного поглядывали на статую и начинали мерзко посмеиваться.
С чего они ржали, когда у статуи все было на своем месте, Шагар понять не мог. Тем более что сам он на Владыку и посматривать боялся: как краем глаза увидишь, так во плоти вспомнишь и глядишь, уже и жить-то не больно хочется. Только работать, пока не надорвешься.
«Ох, скотина. А Он еще и в спину смотрит. Обосраться ж можно».
На третий день, после того, как они запытали с десяток эльфийских мастеров и не содрали с них ничего, кроме смеха, Шагару надоело возиться с монументом. Как назло, Тар-Майрон запрещал от безделья убивать рабочих эльфов и следил за этим так, что приходилось каждый раз морщиться, вспоминать, а то и вовсе думать, с чего сдох тот или другой.
Получать за это плетьми ему не хотелось. Никогда.
Но за три дня Шагар понял две вещи: во-первых, голуг ничерта не пугало изваяние Владыки, а даже наоборот. Во-вторых, что разбираться с этим он не хочет. А потому он решил избавиться от статуи, раз уж Владыка пожелал убрать ее с глаз долой, и преподнести ее в знак старой дружбы кому-нибудь еще.
«Ты меня подставить как-то хотел, Зирбаг, говоря, что это не ты мне дохлых крыс на жратву поставляешь, а я в три горла жру? Вот и получи подарочек, урод».
Начальнику снабжения казарм и кузниц Зирбагу статуя Владыки не сдалась ни разу. Он по натуре был хитер, а подчиненные его уважали – ну, насколько это возможно у орков. Скорее запомнили, что у Зирбага всегда водились спирт и вполне нормальная жратва, и он, что было куда важнее, мог разрубить кого-нибудь другого от черепа до паха одним ударом.
Поэтому когда Шагар припер Зирбагу золотое изваяние Владыки, начальник снабжения сразу почуял, будто что-то здесь не то. Во-первых, это был Шагар, который лаялся с ним до хрипоты. Во-вторых, золотых статуй Повелителя в Ангбанде отродясь не было.
Поэтому на всякий случай Зирбаг спрятал бы статую подальше с глаз Владыки без всякого приказа – скажем, в кладовку или сортир, куда тот уж точно не заявится, но чутье подсказывало Зирбагу, что последнее опасно не только делать, но и об этом подумывать. Потому что Владыка знал все. Даже то, чего знать не мог.
«Но это ж Владыка. Он все может».
Поэтому когда Шагар с нахальной улыбочкой на своей раскроенной роже чуть не поклонился, тыкая пальцем в изваяние, Зирбаг крякнул и сосредоточенно уставился на скульптуру в пару раз больше себя, пытаясь понять, в чем крылся подвох. Золото в полумраке зала мерцало густым богатым блеском.
- Это хорошо, конечно, почетно, но куда ж я ее дену? – потянул Зирбаг и зыркнул черным глазом в сторону главного надсмотрщика кузниц. - Никак подставить меня хочешь, а, Шагар?
- Да хорош тебе заливать, Зирбаг, - махнул рукой Шагар. Для орка он собирался проявить чудеса хитроумия и вранья, но взвалить собственную проблему на чужой горб было настолько животрепещущим вопросом, что ради этого Шагар мог и подумать. По-настоящему подумать. – Я ж из это…
Шагар напрочь забыл нужное слово. Рыкнул, поморщился, потирая пальцами занывший шрам на подбородке, и, наконец, нашелся, как соврать:
- У меня с Его фигуры голуг так пересрались, что работать не хотят. С ног сбился всех пытать, - он косо глянул на Зирбага, надеясь, что тот ничего не замечает. - Я лучше по старинке, бичами да пинками. – Шагар почесался и махнул рукой. - Поставь Владыку что ли куда… ну это, чтобы видно было. Чтоб жратву не пиздили. Мы ж привычней к Нему будем, вот как раз что надо.
Зирбаг задумчиво поскреб когтями плешивую голову с клоком потрепанных черных волос. Сначала захотел сплюнуть через дырку от правого клыка, потом поглядел на статую Повелителя, который как будто смотрел прямо на него, и поостерегся.
«Врешь Шагар. Врешь, скотина».
В остатках черной души Зирбага боролись алчность, страсть к накопительству и недобрые предчувствия, что Шагар что-то замыслил.
«Куда ж Повелителя девать-то… ох, не просто так ты припер его сюда, Шагар. Ох, не просто так».
Наконец, в голове Зирбага созрел план, а в борьбе между разумом и жадностью победила жадность.
- Ладно, - проворчал он. – Оставляй здесь.