— Это не сработает, — проворчал Семай. — Неправильная логика.
— Ничего не знаю об этом, — сказал Маати. — Девушка обучена лечить. Она говорит, что для исцеления тела надо помочь ему вернуться в свое естественное состояние, к которому оно стремится в любом случае. Таким образом, тело само помогает процессу и…
— Но логика, Маати-кво, — сказал Семай, рефлекторно используя почтительное обращение. — Это же парадокс. Естественное состояние андата не существует, а она хочет пленить что-то, чья сущность — возвращение в естественное состояние? Та же самая проблема, как и со Свободой-от-Рабства. Ей надо обратить идею.
— Что ты имеешь в виду?
Речные ворота со скрипом закрылись. Поток стал тонким, потом прекратился. Семай присел на корточки, уперся локтями в колени и указал подбородком на воду.
— Нисходящая Влага не только могла заставить влагу нисходить. Она могла и заставить ее не падать. Она умела прекратить свое влияние, верно? Она могла заставить дождь идти, а могла и оставить его в небе. Она могла остановить реку с такой же легкостью, как могла заставить ее течь быстрее. Твоя девушка-целитель не сможет пленить Возвращение-к-Равновесию или как там она планирует назвать ее. Но если она пленит что-то вроде Ранящего или Травмирующего- Недугом, она сможет убрать болезнь из любого. Андат будет отрицать противоположность и достигнет такого же эффекта; кроме того его будет не так трудно удержать.
Маати подумал и кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Очень хорошо. Вот почему ты мне нужен.
Семай с улыбкой посмотрел на волнуемое ветром зеленое поле, взглянул на дом и посмотрел вниз.
— Ты останешься на ночь? — спросил он.
Маати ответил позой, что принимает предложение. И сохранил осанку и выражение лица, хотя внутри все сжалось от мысли, что придется спать под одной крышей с Идаан. Да, было легкомысленно надеяться, что Семай бросит налаженную жизнь и опять уйдет с ним. И, тем не менее, Маати надеялся…
Внутри толстых каменных стен фермерского дома воздух был холоднее, пахло собаками и старыми приправами. Полдень медленно таял, солнце задержалось на верхушках западных деревьев, слабеющие глаза Маати смягчали его яркие золотые лучи. Пел хор цикад. Маати сел на низкое каменное крыльцо, видя все и ничего.
Он знал, что Идаан и Семай были любовниками еще тогда, когда Идаан была замужем за другим человеком и разрабатывала план убийства всей своей семьи. Семай предал ее, и это сыграло ключевую роль в ее падении и возвышении Оты, который стал хаем Мати и, впоследствии, императором. Семай, по-своему, изменил мир, когда решил выдать преступления любовницы.
Маати считал этого человека сумасшедшим, поскольку тот все еще питал чувства к этой женщине; она был убийцей и предала свой город и семью. И вдвое сумасшедшим, потому что нашел ее после того, как андаты исчезли из этого мира и поэты впали в немилость. Маати ожидал, что она убьет Семая при первой возможности.
Тем не менее.
Маати, еще юношей, забрал себе любимую женщину друга, и Ота простил его. В благодарность — или из-за чего-то похожего — Маати доказал, что Ота не виновен в убийствах и помог разоблачить преступления Идаан. Бессемянный, первый андат, которого знал Маати, предал как поэта Хешая, так и тот гальтский торговый дом, который стоял за жестокой схемой андата. И женщину — как там ее звали? — чье дитя убил. Бессемянный предал всех, но только у Маати просил прощения.
Солнце задержалось в ветках западных деревьев, накопившаяся тяжесть десятилетий давила на плечи. Мертвый ребенок, война, предательство, потери. И здесь, на этой маленькой безымянной ферме, в днях пути от любого более-менее большого предместья, два бывших любовника, когда-то бывших врагами, опять стали любовниками. Это делало Маати злым, а злость — печальным.
Когда появились первые звезды, бледные призрачные огоньки в глубокой предзакатной синеве, из дома вышла Идаан. Без своих кожаных вещей она уже не выглядела персонажем рассказов о чудовищах. Женщина, обыкновенная женщина. Стареющая женщина. И только когда их взгляды встретились, по его спине прошла дрожь. Он уже видел эти глаза на более молодом лице, темнота в них уменьшилась, но не исчезла
— Еда готова, — сказала она.
Стол оказался скудным и менее грубым, чем ожидал Маати. Три тарелки, каждая с рисом и полосками поджаренного мяса. Семай налил в чашки немного рисового вина из костяного графина. Маати решил, что, судя по достатку Семая, это была расточительность. Маати принял позу, которая благодарила хозяина и просила разрешения поучаствовать в расходах на стол. Семай позой ответил, что принимает, но двигался как-то медленно. Маати не мог сказать, от усталости или намеренно. Идаан не говорила ни слова и не принимала никаких поз; на ее лице сохранялось непроницаемое выражение.