В полдень они добрались до Патая. Над башнями развевались шелковые флаги. У западных ворот их встретила толпа — люди приветствовали их, пели и играли на флейтах и барабанах. Мужчины и женщины свисали с решеток из дерева и веревок, чтобы получше увидеть Оту и Даната, их стражников и паровые повозки. Воздух был насыщен запахами медового миндаля, пряного вина и человеческих тел. Их встретили стражники Патая, исполнили замысловатый ритуал подчинения, а затем расчистили дорогу к дворцам.
Пир и ванны уже были готовы. Слуги бросились на группу, как мошки на свет, и Оте опять пришлось стать императором.
Праздник по поводу его появления оказался таким же скучным, как и бессмысленным.
Блюдо за блюдом подавали острое мясо и сладкий хлеб, горячее карри и охлажденную рыбу, выступали лучшие акробаты и музыканты, которых сумели собрать за короткое время. Ана Дасин сидела за его столом, ее пустые глаза казались постоянным неумышленным упреком. Найти Маати и его нового поэта — все равно, что охотится за перепелкой вместе с цирком. Он должен что-то сделать, чтобы дать им возможность передвигаться более скрытно. Но еще не понимал, что.
Ему выделили комнаты, отделанные бледным камнем, со сводчатым потолком, выложенным плитками цвета индиго и серебра. Тысяча свечей заставили воздух сиять и наполнили его запахом горячего воска и благовоний. Он подумал, что в этой комнате почти невозможно удержать тепло. Даната, Аны и стражников не было видно. Он сел на длинную и узкую кушетку, надеясь, что Данат сумеет выбраться в город и провести хоть какие-нибудь поиски.
Когда пришел слуга и объявил, что Сиан Нойгу просит аудиенцию, Ота едва не отказал ей, но в последнее мгновение сообразил, что под этим именем путешествовала Идаан. Сердце стучало, пока его вели в комнату поменьше из резного гранита, отделанного золотом. Сестра сидела между маленьким фонтаном и затененный нишей. Бесцветный плащ был надет на серое платье, сапоги стали мягкими от долгой носки, по тыльной стороне ладони шла длинная царапина, темно-красная от старой крови и струпьев.
Слуга сделал знак подчинения и вышел. Ота принял позу приветствия близкого родственника, и Идаан наклонила голову на бок, как собака, услышавшая незнакомый звук.
— Я собиралась поговорить с тобой, когда ты въезжал в город. Я и не знала, что ты устроишь праздник.
— Не я, — ответил Ота, садясь рядом с ней. Фонтан клокотал и бормотал. — Похоже больше мне не удастся ехать скрытно.
— Так же тихо, как обвал в горах, — согласилась Идаан. — Но в этом есть и кое-что хорошее. Чем громче ты, чем меньше людей глядят на меня.
— Ты что-нибудь нашла? — спросил Ота.
— Да, — ответила Идаан.
— И что ты узнала?
Из темной ниши рядом с Идаан послышался другой голос. Женский голос.
— Все, — сказал он.
Ота встал. Из ниши появилась женщина, еще молодая, не больше сорока зим; седина только начала пробиваться в ее волосы. На ней была такая же простая одежда, как на Идаан, но она держалась со смесью злой гордости и хорошо знакомой Оте неуверенности. Зрачки были серыми и безжизненными, но глаза миндалевидными, значит она житель Империи. Да, она тоже жертва нового поэта, но не из Гальта.
— Идаан-тя знает все, — опять сказала слепая, — потому что я рассказала ей.
Идаан взяла руку женщины и встала. Потом заговорила, обращаясь к незнакомой женщине.
— Это мой брат, император, — сказала Идаан, потом повернулась к нему: — Ота-тя, это Ашти Бег.
Глава 20
Когда раньше Маати думал о смерти, он в первую очередь вспоминал, что еще не сделал. До смерти он должен освоить грамматику Дай-кво, опять найти сына или, самое последнее, исправить ошибки со Стерильной. Сам по себе конец никогда не привлекал его внимания. Умереть — все равно, что закончить забег. Сделать это, это и еще это, а потом смерть, как отдых в конце долгого дня.
После заявления Эи его точка зрения изменилась. Никакой список достижений не может затмить перспективу собственного исчезновения. Маати обнаружил, что смотрит на тыльную сторону ладоней, на треснувшую кожу и темные старческие пятна. Он стал понимать время по-другому, не так, как раньше. Он еще увидит несколько дней, несколько ночей… и больше ничего. Это всегда было правдой. Он, не больше и не меньше, смертный, потому что кровь замедляется. Все, что родилось, умрет. Он это знал. Только не очень понимал. Теперь все изменилось.
И не изменилось ничего. Они путешествовали медленно, держась малоизвестных дорог, подальше от предместий побольше. Часто Эя командовала остановку на отдых, когда солнце было еще на пять ладоней над горизонтом, потому что видела подходящий постоялый двор или ферму, готовую принять их на ночь. Мысль о том, что Маати может поспать в холоде на открытом воздухе, даже не приходила ей в голову.