— Мои друзья, — сказал Данат. — Я мало что могу добавить к тому, что вы уже знаете. На наших братьев и сестер из Гальта обрушился страшный удар. И есть только одно объяснение: появился новый поэт, пленен новый андат и, вопреки здравому смыслу, его впервые использовали, как оружие.
Данат подождал, пока шептальники передавали его слова на широкие галереи, а оттуда — на улицы.
— Флот находится в опасности, — продолжал Данат. — Чабури-Тан может быть захвачен. Мы не знаем, кто этот поэт. Мы не можем считать, что он так же быстро ослепит наших врагов, как он ослепил наших друзей. Мы не можем считать, что он исправит тот ущерб, который уже нанес нашим новым союзникам. Нашим новым семьям. Отец попросил меня найти этого поэта и убить его.
Пальцы Оты вжимались в резной камень, пока суставы не заболели. Грудь заломило от ужаса. Оте захотелось крикнуть, что Данат не знает. Что его сестра участвует во всем этом, а он ничего не знает. Но Ота встряхнулся и промолчал. Люди заревели, как звери, шептальники закричали еще громче, а его сын стоял, гордый и спокойный, развернув плечи.
— Среди нас есть такие, которые глядят на на то, что случилось сегодня, как на миг надежды. Они считают, что вернувшийся в мир андат означает конец тяжелых времен. Со всем уважением, он означает их начало, и ни я, ни…
Ота отвернулся и стал спускаться по узкому проходу, держась за камень из страха, что потеряет равновесие. Оказавшись в полутемных коридорах, он глубоко вздохнул и собрался. Ота ожидал стыд. Он ожидал, что ему будет стыдно при виде Даната, делающего то, что он не смог сделать сам. Но нет. Он испытывал только гнев.
Ота схватил за рукав первую же попавшуюся на глаза служанку и повернул лицом к себе.
Женщина начала было кричать на него, потом увидела, кто он такой, увидела его лицо и побледнела.
— Немедленно прекрати делать то, что тебе было поручено, — сказал Ота. — Найди мне Госпожу вестей. Приведи ее в мои покои. Бегом.
Она должна была принять позу выполнения приказа, одну из поз подчинения или еще какую-нибудь из сотен тысяч поз, которые физическая грамматика Хайема могла выразить. Но он не задержался, чтобы посмотреть — его это не волновало.
Вернувшись в свои комнаты, он приказал принести себе корзину путешественника. Тонкие ивовые прутья двигались и потрескивали, пока он выбирал самую простую одежду из шкафов и засовывал в корзину, одну за другой, словно они были парусиновыми штанами. Слуги, обычно одевавшие его, непонятно замахали руками — то ли хотели помочь, то ли хотели замедлить, — но Ота не потрудился узнать, что они имели в виду, и отослал всех. Он нашел восемь одинаковых пар кожаных сапог, положил три пары в корзину, зарычал и добавил еще одну. У него только две ноги, больше ему не понадобится. Он не замечал Госпожу вестей, пока та тихонько не вскрикнула, словно наступила на мышь.
— А, — сказал Ота. — У вас есть что-то, чем можно писать?
Она пошарила в рукаве и вытащила маленький том и угольный карандаш. Ота назвал полдюжины имен — все главы высших семейств утхайема, — подумал и добавил Баласара Джайса. Госпожа вестей быстро записала, карандаш оставлял серые пятна на ее пальцах.
— Это мой Верховный совет, — сказал Ота. — В присутствии вас, как свидетеля, я передаю им всю власть по управлению Империей до тех пор, пока не вернутся Данат или я. Достаточно ясно?
Лицо Госпожи вестей побледнело, от него отхлынула вся кровь.
— Высочайший, — сказала она, — власть императора нельзя… и Джайс-тя не может…
Ота бросился к ней через всю комнату, кровь стучала в ушах. Госпожа вестей отшатнулась, предвидя удар, но Ота только вырвал томик из ее рук. Угольный карандаш упал на пол, Ота подобрал его, открыл чистую страницу, написал все, что только что сказал, и отдал томик обратно. Госпожа вестей открыла и закрыла рот, как рыба на песке, потом не выдержала:
— Двор. Утхайем. Совет с императорской властью? Это… этого нельзя делать.
— Можно, — ответил Ота.
— Высочайший, простите меня, но то, что вы предложили, меняет все! Это против всех традиций!
— Иногда я такое делаю, — сказал Ота. — Приготовьте мне коня.
Отряд Даната состоял из дюжины стражников с мечами и луками, двух паровых повозок, на каждой из которых стояло грубое строение, похожее на сарай, и самого Даната в шерстяной одежде охотника. Ота одел кожаное платье, выкрашенное в розовый цвет; его голова доставала только до плеча жеребца. Плетеная корзинка путешественника висела на боку животного, когда он легким галопом подскакал к Данату.
— Отец, — сказал Данат. Он не принял никакую позу, но его тело было напряжено и непокорно.