Ответить ответил, а сам потом подумал: наверное, он всё-таки существует. Ведь кто-то же исполнил его самое главное желание.
Утро Савельева
В будние дни утро Савельева начиналось с журчания электронного будильника, поставленного на шесть тридцать.
Жена просыпалась моментально, распахивала глаза, как заводная кукла, и пару мгновений смотрела прямо перед собой, сосредотачиваясь. После этого вскакивала и устремлялась в новый день, больше уже ни на секунду не замедляя темпа. Делала гимнастику, спешила в душ и через полчаса выходила оттуда причёсанная, со свежим макияжем. Подходила к кровати, на которой Савельев делал вид, что спал, и говорила:
– Вставать пора.
Он громко, со стоном зевал, хотя сна давно ни в одном глазу, и садился в кровати, стараясь одновременно попасть руками в рукава халата, а ногами в тапочки. Кровать скрипела, Савельев хрустел суставами. Потом вставал, раздвигал шторы, впуская в спальню утренний свет, и брёл умываться.
В ванной было влажно и пахло Юлиной парфюмерией. Савельев захлопывал за собой дверь, и каждый раз ловил себя на мысли, как ему не хочется выбираться наружу из этой тёплой ароматной берлоги.
Когда он, наконец, попадал на кухню, его уже ждал завтрак. Всегда один и тот же набор: кофе со сливками, бутерброд с сыром и овсяная каша. Аппетита не было, но Савельев послушно жевал и прихлёбывал.
Жена к тому моменту обычно одевалась в прихожей, чтобы выйти из дому без двадцати восемь и прибыть на работу к половине девятого. Она никогда никуда не опаздывала, потому что пунктуальность, по её мнению, – главный критерий, отличающий приличного человека от неблагополучного. Помимо этого, приличные люди не повышают голоса, не берут в долг и не выпивают больше двух бокалов вина за вечер.
Иногда Савельеву страшно хотелось заорать, напиться в дымину и взять в кредит миллион. А ещё – спросить, стал ли её утренний поминутно расписанный ритуал результатом долгих тренировок с секундомером в руке? Или она родилась такой – раз и навсегда знающей чего хочет, что правильно, а что глупо и нерационально?
– Савельев, я ушла! – сообщала жена и исчезала за дверью.
Она ни разу не дождалась ответной реплики, и он всякий раз недоумевал: зачем тогда вообще произносить эту фразу? Может, она предполагала, что может не вернуться, и предупреждала на этот случай?
Юля уходила и Савельев испытывал облегчение. Время, когда его по этому поводу мучили угрызения совести, давно прошло. Те несколько минут, которые он проводил утром в одиночестве, помогали перетерпеть весь оставшийся день. Так что это был вопрос выживания.
Это утро ничем не отличалось от предыдущих. Савельев прихватил чашку с недопитым кофе и направился в гостиную, собираясь устроиться в любимом кресле возле окна. В этот момент откуда-то сбоку прозвучало:
– Жалко мне тебя.
Савельев замер в нелепой позе, стоя на полусогнутых и отклячив зад. Перевёл дыхание, повернулся и увидел забавного старикана размером с чашку, похожего на персонажа русских народных сказок. Дедок сидел на книжной полке и смотрел на Савельева круглыми насмешливыми глазками.
– Чего над креслом-то навис? Садись, не стесняйся, – разрешил он.
– Господи, – проговорил Савельев. Но сел, даже кофе не расплескал.
«Мне нужно к врачу, – подумал он. – Вероятно, что-то с мозгом».
– Ты сам врач, – напомнил гость. – Хотя и недоделанный.
– Кто ты такой? – спросил Савельев. – Откуда?
– Домовой, кто ж ещё. Из старого дома на Плодовой сюда переехал. В коробке из-под шляпы.
– Домовых не бывает.
– Ой, я тебя умоляю! – Дед поёрзал и посучил ногами. – Ладно, мне тут особо некогда… Я чего показался-то. Смотрел-смотрел – не выдержал. Жалко, говорю, тебя: день-то сегодня – критический!
Савельев хмыкнул и хотел сказать, что такие, если верить телерекламе, бывают только у женщин, но дедок его опередил.
– Тьфу, дурак! Знаю я, чего ты лыбишься! Тебе про жизнь говорят, а не про прокладки срамные.
Ситуация была абсурдной, но Савельев незаметно для себя перестал замечать это и втянулся в разговор.
– И что такое с ней – с моей жизнью?
– Здоровый мужик, жена – здоровая баба, а детей нету! Почему?
– Просто мы не готовы…
– Могли бы и приготовиться за пятнадцать-то лет! – съязвил старик. – Себе хоть не ври: не твоя она по правде жена. Потому и семя у тебя пустое.
«Что ты мелешь! Не моя! А чья, интересно?» – собрался возмутиться Савельев, но не стал. Убеждать плод больного воображения, что у него счастливый брак, было просто смешно.
Старик качнул соломенной шляпой и покатил дальше:
– То-то. Думаешь, больно ты жёнке своей нужен? Она уж скоро год как хахаля завела! Знаешь, кем тебя считает? Макарониной разваренной! – дед хихикнул, но тут же скроил серьёзную мину и выставил перед собой крошечные ладошки. – Успокойся, не в этом смысле, а в том, что ты скучный. Квёлый. Куража в тебе нету. А для Лиды…