Когда мы наконец подъехали к моему поместью, я распустил гвардейцев и облегчëнно вошёл в дом. В мой дом. Всё же участок в Новгороде стал для меня теперь скорее некой дачей, на которую можно вырваться раз в неделю, но не на дольше. Потому что дольше, как выяснилось, сидеть без работы, зная, что где-то там не реализуются мои идеи, или реализуются, но совсем не так, как я это задумывал, я не мог.
Дворовые слуги посетовали мне, что Максим с утра до вечера пропадает на мануфактуре, а потому мне остаётся либо ждать его, либо ехать к нему. Также, расспросив слуг, мне удалось выяснить, что Макс на моëм посту очень радикально обошёлся с антисанитарией, которую он, справдливости ради, и вправду терпеть не мог. Теперь любой крестьянин, что за свой двор всякий сор выкидывать повадится, обязан будет заплатить штраф аж в целых три копейки. Зато если эти самые продукты жизнедеятельности отнести в селитряницы, не так давно поставленные на соседнем берегу, вдали от жилых кварталов, получишь аж по две копейки за пуд. Эх, хороший управляющий у меня, ничего не скажешь!
Когда я наконец добрался и до мануфактуры, стало ясно, что весть о моëм приезде дошла гораздо быстрее меня. И если простые рабочие как ни в чем не бывало продолжали заниматься привычным делом, то вот мои советники пребывали в некотором волнении.
— Шьер Александр, — Возбуждено подскочил ко мне Жак. — Мы всё подготовить, гранд проект по ваш чертежи есть большой успех! — Полноватый француз был готов чуть ли не взлететь от предвкушения.
— Мы уж спытали энту штуку, барин, не серчай. — Подхватил мотив Жака Тихон. — Только дабы не сплоховать перед тобой.
— И как? — Спросил я, не останавливаясь.
— Всё сколочено на славу, в том не сумлевайся. — Хохотнул он. — Уж не знаю, чаво Жак с печью мудрил, я в его железках почти и не смыслю. — Тихон по старой привычке прикладил то место, где некогда была небольшая, но довольно заметная седая борода.
— А ты чего это обрился, Тихон? — Только сейчас заметив эту странность, поинтересовался я.
— Так ведь Максим давеча виру за бороду брать сказывал. Говорит, коли хочет народ с бородою ходить, то должен по копейке в день выплачивать. Однако ж усы помиловал, — Старик довольно пригладил свои усы. Жак же, изначально не имевший на лице растительности, лишь безразлично пожал плечами. Я огляделся. И правда, все рабочие мужики поголовно ходили побритые.
— И как народ? Не бунтовал?
— А чего ему бунтовать? — Отмахнулся старый плотник. — Он же ведь хитро придумал: вроде и можно с бородою ходить, однако ж удовольствие то не дешëвое. Только священнику и разрешил не выплачивать. Правда, бают, дал добро замещающий твой на коротенькую бороденку. Чтобы, значится, пол вершка и не больше. Да к тому же всех, кто обриться хочет, один день прямо здесь за так бреют, да усы, как пожелаешь, ровняют. — Вот же Макс! Вот же сукин сын, а! Нет, ну это же надо додуматься! Один только вопрос: чего он с этими идеями раньше ко мне не подходил? Ведь я задумывался над тем, чтобы избавиться от лишней растительности среди населения, но всё никак руки не доходили. Да и народ не хотелось злить. А он вон как хитро придумал. Всё гениальное просто, не иначе.
Мы наконец вышли на задний двор мануфактуры, огороженный отдельно и дополнительно трëхметровым забором. Здесь, на площадке десять на десять уже стояло, ожидая своего часа, чудо современной техники. Максим был рядом и, заметив меня, тут же подскочил.
— Здорово, Сань, — Бегло и взволнованно пожал он руку мне, приветственно улыбнувшись. — Чего же ты так рано из отпуска вышел?
— А мне доложили, что ты в Борках бреешь всех направо и налево. Причём бесплатно! Вот, приехал на зов халявы. — И мы дружно рассмеялись, хлопнув друг друга по плечам. Всё же как иногда приятно перейти на привычный современный диалект, не утруждая себя составление предложений из местных слов и выражений.
— Господа, я просить вас сесть подальше, для сохранность и целость ваш тела, — Смешно ставя ударение на последние слоги, прокартавил Жак. — Батист, помочь мне, — Он указал на парнишку из числа своих ассистентов.