— Добро, — Согласился я.
Когда свите барона выдавали их же оружие, я заметил, что помимо множества смертоносных клинков доблестные рыцари крепко сжимали в своих руках единообразные арбалеты с выгравированной на деревянном прикладе надписью, которую я не спутаю ни с чем: «Боркинская самострельная мануфактура». Вот вроде мелочь, а приятно осознавать, что на ближнем зарубежье так распространилось оружие, производимое здесь, в Новгороде.
Мы вышли за ворота укрепленного детинца, который за последний месяц ощетинился новыми пушками по всему периметру и сейчас представлял из себя грозную цитадель с высокими и толстыми стенами. Два десятка человек ливонцев, десяток моего личного охранения во главе с Лаврентием и я. Всего три десятка человек стояло под пасмурным небом, с которого вот-вот должен был ударить ливень. Все молча всматривались в сторону ворот второй стены, откуда с минуты на минуту должны были показаться незваные гости. Дождевики, сшитые, опять же, здесь, в Новгороде, из черного сукна и парусины делали из нашей компании самую настоящую черную тучу, которая явно контрастировала на фоне красных стен детинца.
Вскоре все же показались две кареты с двумя десятками всадников личной охраны. Да уж, помощь Русдорфа явно должна сыграть большую роль хотя бы потому, что благодаря ему я получил в этих переговорах численное превосходство. Всадники напоминали тех, которые сопровождали в прошлом году покойного царя: в длинных кафтанах по колено с высокими воротниками и меховыми шапками на головах. Вот только на сей раз эти представители поместного войска смотрели по сторонам не буднично и нейтрально, а скорее с подозрением и презрением. Так, как будто злой начальник заглянул к своему подопечному на запущенное рабочее место и вот-вот уволит того, брызжа во все стороны слюной и оскорблениями. По капюшонам плащей ударили первые мелкие капли дождя, а где-то вдалеке сверкнула молния. Да уж, разговор на вряд-ли пройдет в дружеской обстановке.
Интерлюдия. Генрих фон Майер. Окрестности Тихвина.
Вороны слетались со всех сторон на развернувшееся застолье из многочисленных трупов лошадей и людей, которые с трех сторон окружили квадратный редут, наскоро выкопанный поредевшей ротой за пасмурное утро. Дабы не намочить драгоценный порох, которого и без того осталось не так много, над окопами и брустверами бойцы соорудили навесы из парусины повозок, накрыв ими все припасы и даже два орудия, которые установили в двух противоположных углах редута и которые сейчас отдыхали после долгой пальбы.
Отдыхала и сама рота. Еще не было и полудня, а они уже отбили две крупные атаки мятежников, щедро накормив неуемных всадников свинцом, а однажды, когда те прорвались-таки на позиции — даже сталью штыков. Однако сейчас выдалось затишье. Дождь прошел, оставив за собой грязную, непригодную для атаки землю, усеянную трупами и странный запах, смешавший в себе кровь, пот, порох и много чего еще.
Вдруг из санитарной палатки, которую установили под прикрытием двух телег, ковыляя на одной здоровой ноге и волоча за собой перебитую в последней стычке вторую, вышел один из ротных музыкантов, осторожно неся в одной руке струнный инструмент, а другой опираясь на самодельный костыль.
— А ну-ка, служивые, чего носы повесили! — Улыбаясь, пророкотал он, с разбегу ворвавшись в окоп и усевшись по житейски на пустой бочонок из под пороха, который артиллеристы совсем недавно растащили на новые заряды для своих орудий. Генрих узнал этого музыканта. Когда они отдыхали в Новгороде в последний раз, этот мужичок сильно увлекся музыкой, которую играл полковой оркестр. А то как же не увлечься — с ним ведь сам государь работал! А от герр Александра Майер не мог ожидать плохого музыкального вкуса. Он не раз слышал, как его государь играет на этом струнном инструменте, названном им же «гитарой», и каждый раз Генрих убеждался в его музыкальном слухе.
— О, господин скомо… — Один из сержантов осекся на полуслове, прикусив губу. — В смысле му-зы-кант. — Проговорил он по слогам новое слово. — А ну, сыграешь нам какую песнь бравую? — Все бойцы и вправду обрадовались появлению на позициях человека с гитарой и стали спешно стягиваться к нему. На постах остались лишь смотровые, но и те приподняли головы, готовясь слушать.
— Ну, значится, государева песня, — Честно признался ротный музыкант, когда первичная суета улеглась. — Называется уж очень красно: «Батальон уходит в бой»! — Услышав название, бойцы одобрительно загудели закивали, презрительно сверкая взглядами в сторону непокорного острога.