Не так давно в их центре умер единственный наследник престола. Да, монархи тоже люди, и они так же, как и другие смертные, умирают от болезней. Но люди в каждом таком случае склонны видеть политическую подоплёку. Это послужило сигналом к политическим гонениям учёных, к ещё большим нападкам со стороны прессы, что только придало смелости озлобленной людской массе. Ореол ненависти окружал толпу. Ненависть не только к учёным, но и к другим людям, чьи дети ещё живы, ненависть к самим себе, ненависть к одинокому монаху в горах Тибета, ненависть ко всему миру. Как бы мы ни старались, нам сложно представить себя на месте тех людей, но мы можем понять, откуда и почему в наш мир попадает зло. В этом тоже виноваты мы, мы сами. Но кому-то это сложно принять. И таких людей много.
«Разве я виноват в том, что в моём научном центре умирают дети? Разве я? Я виноват? Да, наверно, ведь именно я должен отвечать за всё происходящее там, – думал Аркадий Петрович после очередной неудачи. – Я даю надежду… И я же её отнимаю…»
Гораздо проще отказаться от проекта, забыть обо всём, начать жить весело и беззаботно, а ещё лучше – уехать далеко-далеко… Куда-нибудь, где ничего не будет напоминать об этом кошмаре.
И что будет дальше? Наверное, ничего. А ради чего тогда умерли дети? Для того чтобы дать шанс выжить своим братьям и сёстрам, своим одноклассникам и новорождённым малышам. Хотя бы небольшой шанс, лазейку. И им надо воспользоваться! Многие из умерших в научном центре детей так ни разу не произнесли первое заветное слово – «мама». Да и те, кто успел, недолго протянули. Как поётся в известной песне, «Мама – первое слово», а в этих случаях оно оказалось и последним.
Аркадий Петрович много раз задумывался над внутренним смыслом слов, ежедневно употребляемых в речи. «Исцеление» – это «цель», «выздоровление» – «здоровье». Сейчас он задумался над словом «последний». Не только потому, что понимал, – если он не сможет найти способ спасти детей, то скоро на Земле действительно останется единственный «последний» ребёнок. Ещё и потому, что это слово несёт в себе большую смысловую нагрузку. «"Последний" – от слова «след», – думал он. – Мать оставила свой след в виде своего ребёнка. Убивая его, мы перечёркиваем и всю её жизнь. А может, след от слова "следующий"»… ай, всё равно приходим к одному».
…На улице стояла поздняя осень, лил дождь, вминая в землю пожухлую листву. Аркадий Петрович решил не возвращаться домой, чего ему там делать? Да и дома, в полном смысле слова, уже давно не было. Помещение, где ты бываешь только по ночам, чтобы увидеть очередной кошмарный сон, домом не назовёшь.
Собрав все результаты исследования за последний месяц, Лебедев стал вносить данные в свой электронный реестр для составления отчёта в Министерство здравоохранения. В основном отчёт состоял из одного слова… Смерть…
Особенно его волновала судьба мальчика, Димы Соколова, которого привезли вчера в тяжёлом состоянии. Он очень был похож на его сына, такие же русые вихры, такие же синие глаза. И он точно так же мучительно умирал.
7.
Тёмная, мрачная и сырая комната. Лебедев сидит в уютном, но угловатом и немного давящем кресле, положив руки на подлокотники. Непонятное освещение: вроде в помещении темно, но вместе с тем всё отлично видно в холодном, чуть мерцающем синем свете. В противоположном углу в таком же кресле расположился молодой человек лет двадцати пяти. Очень худой, высокий, темноволосый, он был в аккуратно отглаженном костюме тёмно-зелёного цвета. Он очень нервный, пальцы его то и дело сжимают подлокотники кресла. В то же время взгляд его отстранённый и холодный. Как Аркадий Петрович ни стремился поймать его взгляд, ничего не получалось, молодой человек постоянно отводил глаза.
– Кто вы? – спросил Аркадий Петрович молодого человека.
Лебедев уже понял, что это не обычный юноша, а нечто, что приносит беду.
– У меня много имён, как и много образов, – ответил собеседник жёстким холодным голосом. – Кто-то привык видеть меня человеком с зелёным цветом кожи, с виноградной лозой или с головой шакала. В этих образах меня называют Осирис или Анубис. Перед некоторыми я предстаю с крыльями в чёрном плаще, для них я Танатос. Для кого-то меня зовут Яма, страшное божество в красном плаще, многорукий бог с огромной дубиной в руках. Аид, Птах, Инпу, Желя, Идзанами, Плутон, Мара, Эрлик, Чернобог, Велес – это всё мои имена. Я многолик. А тебе, наверно, уместней называть меня просто Смерть. Но люди с древних времён боятся называть меня этим именем, они думают, что тем самым приближают меня, вот и используют разные эвфемизмы…