- Я спрячу диплом, уберу его куда подальше, коль он только помеха мне в жизни. Возьмите меня, я буду честно трудиться, - сказал я, чуть не плача и с мольбой во взгляде.
- Я не могу вас взять еще и по другой причине, - уже мягче сказала Раззевайко.
- Но почему, почему, скажите?
- Вы будете щупать не только маленьких курочек, но и больших, моих птичниц и каждая из них начнет ходить с пузом, а это декретные отпуска до и после родов, - что я тогда буду делать? Я могу вас женить только на одной курочке, но не на всех одновременно. У меня мужик только сторож и то дряхлый старик: ему любая птичница все равно, что шкаф. А вы..., я вижу по вашим глазам, петушок еще тот. И не пытайтесь меня убедить в обратном.
- Почему же вы принимаете меня за петуха? - почти возмутился я.
- Каждый мужчина немножечко петух, а если в нем не сидит петух, значит он не мужчина. Тогда он нечто гораздо хуже, - сказала Раззевайко.
- Возьмите с испытательным сроком. Если заметите, что я хоть одну курочку, то бишь птичницу, начну щупать - выгоните меня. Я даже в заявление могу это указать.
- Знаете что? Если хотите, я могу вам помочь. У меня в Тересве на ДОКе ( деревообрабатывающий комбинат) работает двоюродный брат Шинкаренко. Он главный инженер. Я позвоню ему, может, он возьмет вас в столярный цех, будете деревяшки сортировать, а там и строгать научитесь. Столяр хорошая профессия, гораздо лучше учителя. Только диплом уберите подальше и трудовую книжку не показывайте: там на вас новую заведут.
- Спасибо, дорогая Раззувайко, - сказал я, целуя ее руку.
- Да не Раззувайко, а Раззевайко, а вообще моя фамилия Мишина, это у меня муж РаззевайкоЗазевайко. Когда мы женились, я взяла его фамилию по его просьбе, да и свекровь говорила, что более благозвучной фамилии, чем Раззевайко, во всем районе не найти.
Наш разговор прервали две птичницы без всякого стука ворвавшиеся в кабинет. Они были так возбуждены от чрезвычайного происшествия - падежа поголовья птиц на одном из участков и в этом они обвиняли друг друга; трудно было понять, кто же из них прав, а кто виноват. Одна из них уставилась на меня и спросила директора:
- Вы берете этого петушка к нам?
- Не надейся, он тебе не достанется, - сказала другая, принимая гордый вид.
- Товарищ Елисеев, - сказала Раззевайко, - поезжайте срочно к Шинкаренко, пока ситуация не изменилась. Одна нога здесь, другая там! Ну, живо!
Я пулей выскочил из кабинета директора птицефабрики, сел на автобус и умчался на деревообрабатывающий комбинат.
- Аделина Михайловна звонила мне, - сказал Шинкаренко, - чем вы ее покорили, ума ни приложу. За десять лет она ни разу ни за кого не ходатайствовала и вот теперь...Вы собственно, кто будете?
- Бродяга я, пролетарий. Так: ни богу свечка, ни черту кочерга; перебиваюсь, сезонным рабочим. Пол-России исколесил уже. Судьба сюда меня забросила, - соврал я.
- Довольно правдиво вы врете, - сказал он, улыбаясь. -Так держать. А теперь пойдемте в цех.
В цехе громыхали станки, и пахло свежей древесиной. Моим мастером был Гомулко, окончивший лесной техникум, после семилетки.
- Вот тебе направление в общежитие. Разбогатеешь, снимешь фатиру. А эту записку отдай в кассу, получи аванс, ты, я вижу, гол как сокол, - сказал Гомулко.
Я получил сорок рублей аванса, чуть меньше, чем я получал в школе за весь месяц.
Общежитие находилось в двухэтажном кирпичном здании. Меня поселили в комнату на двоих. Но второго жильца не было, я оказался один. Теперь я отдавал работе только семь часов в сутки, а остальные семнадцать были в моем распоряжении. Семь часов уходило на сон. Оставалось десять. Так много свободного времени у меня не было даже в университете.
На работе тяжело было только в течение первого месяца, а потом я втянулся. Я лихо подавал деревянные бруски в жерло станка, а мой напарник с другой стороны принимал какое-нибудь выточенное изделие и складывал в клетку. Моя зарплата была гораздо выше учительской. Трудность была только в одном: я не мог привыкнуть к водке и мату, и тем отличался от славного рабочего класса, гегемона мировой революции.
- Желудок у меня барахлит, - жаловался я.
- А ты случайно не был студентом?
- Был. Один год проучился, а потом выгнали за неуспеваемость, - продолжал врать я.
- Подлечи свой желудок и тогда ты будешь полностью наш парень, - сказал мне мой напарник Бочкор.
К концу года я уже принимал чекушку, и брал обязательство перед рабочими увеличить дозу до двух чекушек. О том, что я когда-то оканчивал университет, я стал постепенно забывать, а встречу с Розой вспоминал изредка, как красивый нереальный сон. Я никому не рассказывал о прекрасном сне, боясь, что будут смеяться надо мной: люди, окружавшие меня, жили в другом мире, а теперь и я принадлежал к этому миру и, кажется, был доволен.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
1
Я научился подавать не строганные доски в шлифовальный станок с невероятной скоростью. Уже к концу недели я выполнял по две нормы в день. И мой заработок по сравнению с учительским, стал больше в три раза. Мой мастер Гомулко не мог нарадоваться. Он расхваливал меня везде и всюду. А чтоб его слова не расходились с делом, выхлопотал мне бесплатную путевку в санаторий "Шаяны" сроком на двенадцать дней. Я, в общем, на здоровье не жаловался, а вот желудок у меня барахлил еще со студенческих лет.
Обещание коллегам по работе, состоявшее в том, что я дойду до их уровня в употреблении горячительного от одной до двух чекушек в течение коллективной дружеской встречи, я не выполнил: желудок давал о себе знать.
Вероятно, ребята исключили меня заочно из своей компании по употреблению спиртных напитков, потому что никто из них больше ко мне не приставал. Это не помешало моему авторитету, а наоборот, возвысило в глазах моего начальника.
- Ты молодец, - сказал мастер. - Нечего связываться с этими алкашами, ничего хорошего от них ты для себя не почерпнешь. Я выхлопотал тебе путевку еще потому, чтоб ты пока на время скрылся. Тебя ищут. Ты трусливо сбежал из школы, оставил свою трудовую книжку, взял кредит в банке и всякую другую чепуху нагородил. Если тебя поймают, ты вынужден будешь вернуться в свою школу, в Руню, где по тебе скучают твои ученики. Мне не хочется отпускать тебя. И начальство за тебя, но закон есть закон, сам понимаешь.
Я схватил путевку, надвинул кепку на лоб и в тот же день уехал в Шаяны. Там меня поселили в двухместный номер на втором этаже и в течение целой недели я жил один. В свободное от всяких медицинских процедур время, бродил по горам. Особенно я любил сады, которые теперь, во второй половине апреля начали расцветать. В одну из таких прогулок, у меня произошла неожиданная встреча с незнакомой девушкой. Когда я поднялся на небольшой холм и шел, подобно зэку, заложив руки за спину, очарованный зеленеющей тропинкой, ко мне навстречу бежала девушка.
- Спасите меня, за мной гонятся хулиганы. Я ваша жена, понятно? Валей меня звать. Пожалуйста, у меня просто нет другого выхода. Я ...отблагодарю вас.
Я не успел открыть рот, как она тут же обняла меня, склонила свою головку ко мне на плечо и замерла. Я поднял голову и увидел двух дебилов, которые мчались за ней. Тогда и я обнял ее и стал целовать в затылок.
- Он кто тебе? - спросил один с выпученными глазами.
- Что вам угодно? - спросил я. - Если хотите сесть лет на пятнадцать за групповое изнасилование чужой жены, я могу вам это устроить. Я работник прокуратуры.
- Мы... мы ничего такого не сделали. Она сама пошла с нами на саслык. Мы думали, что она не прочь побаловаться маненько.
- Если вы скажете хоть слово, я выпущу в вашу сторону несколько пуль, идет? Тут никого нет, свидетелей не будет. А лучше идите своей дорогой.
- Идем в синаторию, обед скоро, - сказал второй, стоявший поодаль.
- Берите меня под руку, - сказал я, когда они ушли. - Как же вы так, а? Разве можно одной?