- Много денег привез твой муженек? Чай тышши две, три? Чичас ой как нужны деньги и тебе и всем нам!
- Да что ты, мама? какие деньги могут быть у молодого специалиста, тем более у учителя? Ни стажа, ни опыта... перебьемся как-нибудь, - пыталась гасить материнский пыл Валя.
- Чаво, чаво? Он нячаво не привез? Енто совсем худо. Я, вишь, не работаю...один Ляксей Григорьич тянет лямку. Бяда, бяда! Что оно творится! Что ж ты за голяка такого замуж пошла? Где была твоя голова? Вот оно всегда так, када без родительского благословения, сломя голову в омут с закрытыми глазами бросаются.
- Это мое дело, - слабо огрызалась Валя, - не вмешивайся, пожалуйста, в мою жизнь.
Ей не особенно можно было выступать против родителей, поскольку ответственный квартиросъемщик Алексей Григорьевич, должен был поставить свою подпись на бланке о том, что он не возражает против прописки зятя, приехавшего из далекой провинции. За эту подпись Валя сражалась с августа месяца. Отец был против прописки зятя и не без основания. Слишком долго он ждал этой квартиры, и она ему нелегко досталась. Потом у него был любимый сын Борис. Борис недавно женился и ушел жить к жене в комнатенку в коммунальной квартире. У отца всегда болело сердце, как там сын. А может, он вернется, поселится вместе с женой. А куда селиться, если эта клуша привезла какого-то голодранца из периферии? Не успел приехать, как уже проигрыватель включает, какого-то Бабаха слушает, музыкант облупленный.
Но подпись он все же поставил. А куда деваться? С пузом она уже ходит. Если этот голодранец сбежит, она станет матерью одиночкой. Много их, матерей одной ночки развелось, пусть уж, ладно, что будет, то будет.
3
В канун нового года, когда весь советский народ готовился к светлому празднику, чтоб встретить следующий год пятилетки, после которой уж наверняка наступит коммунизм, я собрался на прием к начальнику паспортного стола, чтобы получить добро на прописку. У меня были собраны все документы. Очереди действительно не было никакой: никто кроме меня не решал вопросы прописки в канун нового года.
- Ну, что на москвичке женился, чтобы получше устроиться, прописаться в столице? Знаю я вас, лимитчиков проклятых. Как тараканы лезете в Москву. Ну, где был почти шесть месяцев? Брак вон, когда зарегистрирован, шесть месяцев назад!
- Я у матери был, - ответил я, обласканный вежливым милицейским приемом, зная, что в милиции снизу доверху трудно встретить порядочного, и главное, вежливого человека, поэтому грубость и наглость, тупорылого, мильтона с погонами майора на плечах, принимал, как должное.
- Ну, ну, дальше.
- И работал учителем, после окончания университета.
- Что, что, что? Значит, ты молодой специалист. Ну, ну, голубчик, дуй дальше.
- Я недавно уволился, теперь хочу получить прописку, потому что в Москве, никто меня без прописки не возьмет на работу.
- Зря уволился. Ты, голубчик, обязан отработать три года по направлению после окончания советского вуза. Путь жена к тебе переезжает. Я в прописке тебе отказываю, понял? Возвращайся туда, откуда приехал. На селе нужны молодые специалисты. Село просто задыхается без молодых специалистов. А вы, кхе, кхе, в Москву как тараканы ползете. Любым путем. Конечно, находятся дурочки, которые дают себя облапошить, а когда у них пузо начинает пухнуть, со слезами сюда приходят, умоляют: пропишите моего мужа! Дудки вам, дурочки! Я и вашей клуше говорил: что вы, не могли за москвича выйти замуж, а дали себя какому-то колуну из периферии облапошить? вы же симпатичная женщина, вы хоть в зеркало почаще заглядывайте.
- А вы сами не предлагали ей руку и сердце? - спросил я спокойно.
- Рунду вы говорите, я еще, когда был в Рязани, женился.
- Сразу видно, что вы рязанский парень. А вообще я поражен высокой культурой столичной милиции. Мне можно идти?
- Чапайте...в свою глухомань и не лезьте в столицу.
Дома я рассказал Вале, как прошел прием. Валя залилась слезами.
- Наглец, какой! Который месяц он издевается надо мной. Я хожу возле него, сверкаю пузом, а он только ухмыляется. В последний раз он мне сказал: пусть ваш муж сам приезжает, я хочу на него посмотреть. А вдруг его в живых нет, а вы что-то такое непотребное задумали. Скажем, прописали мертвую душу, а потом будете требовать лишнюю площадь у государства. На очередь по улучшению жилищных условий начнете становиться. Нет, дамочка, не выйдет. Знаем мы таких.
- В юридическую консультацию надо обратиться, - предложил я.
В юридической консультации посмотрели все документы, сказали, что в прописке отказали незаконно и посоветовали обратиться в городской паспортный стол.
В городском паспортном столе, что размещался на ленинградском шоссе в доме номер шестнадцать, вопрос прописки решился положительно, и я стал москвичом. Валя была бесконечно рада. Она всю дорогу щебетала.
- У меня есть еще одна приятная новость, - сказала она, когда мы уже подходили к дому.- У моего папы родной брат Василий Григорьевич министр топлива и энергетики Российской федерации пригласил нас всех встретить Новый год у него дома. Я надеюсь, я возлагаю большие надежды на то, что он устроит тебя на работу. Ему это ничего не стоит. Достаточно снять трубку и сказать несколько слов.
Все волновались, все готовились, Валя лично проверяла, как сидит костюм на моих плечах. Даже тесть заново побрился и надел свой парадный костюм двадцати летней давности.
- Надо будеть взять такси, - сказал он,- подкатить к дому брата и малость посигналить, пущай видит, что мы не такие уж голяки. Он тот еще жук, но мне на него плевать. Подумаешь он министр, а я всего-на всего слесарь, ну и что же: из одной дырки выпали, одна мать нас грудью кормила, а он теперича, когда поднялся на высоту, морду воротит. Да начхать мне на него.
− Успокойся, папа, - сказала дочь. - Видишь, дядя Василий в гости позвал, а это добрый знак. Ты только не перечь ему, он этого не любит: министр все же. К нему все идут, кланяются, он только головой кивает, будь поласковее с ним, хоть он и родной брат тебе, ну, пожалуйста, папочка, я очень прошу тебя.
- Да на хрен он мне нужен, брат называется. Сколько мы всяких бед натерпелись, а он даже пальцем не пошевелил, чтоб помочь в трудную минуту. Каб я сам работал в этом ЧК КПСС, рядом с Брежневым, братец кожен день мне бы названивал и спрашивал: ну, как здоровьице, Алексей Григорьевич? Это Василий Григорьевич, братец твой родненький тебя беспокоит. Вот как бы он лепетал, да в гости приглашал кожное воскресение, а то...я даже и не помню, када мы у него были. Кажись лет пять тому назад, не так ли?
Валя молчала, в рот воды набрав. Мы вышли на остановку, каждый из нас стоял с поднятой рукой, но машины проезжали мимо нас, не останавливаясь: новый год все же на носу, все машины битком набиты. Пришлось нам, как пролетариям, добираться городским транспортом.
Министр жил в центре Москвы в четырех комнатной квартире, где все четыре комнаты были изолированы.
В большой столовой стол уже был накрыт, и в половине двенадцатого вечера все заняли свои места. На столе шампанское-вдоволь, французский коньяк, водка высшего сорта, черная, красная икра, гусиный паштет, крабы и много закусок, которые я видел впервые. Все же министр, это не слесарь шестого разряда и не учитель, цена которому полкопейки.
Жена Василия Ксения Петровна сервировала стол, как положено: вилки слева, ножи и ложки справа больших блюд, все из сверкающего серебра, а салаты в хрустальных вазах, салфетки матерчатые, бумажные, а посредине ряд бутылок с дорогими винами, коньяками и водкой под названием "Особая".
Глядя на всю эту прелесть, я вспомнил слова, кажется Горького: человек создан для счастья, как птица для полета и хотел воспроизвести эту фразу полностью во время тоста, но Валя мне шепнула: сиди не рыпайся. Василий Григорьевич чрезвычайно доволен жизнью и положением, которое он занимает в обществе, и как бы ему ни хотелось быть поближе к родному брату, ничего не получалось. У брата даже в старомодном костюме вид слесаря четвертого разряда, - сидит, съежившись, и только глаза сверкают злобой от зависти конечно. А он, Василий Григорьевич, в дорогом домашнем халате, цветущий, сытый и самодовольный, восседает в кресле во главе стола, глядит на нас, как на мокрых цыплят и загадочно улыбается.