- Значит, поженились. Хорошо, хорошо. Похвально. Внучек, вижу, скоро будет. Похвально, похвально. А то мои козочки замуж повыскакивали довольно рано, уже успели развестись...по второму разу, а детей как не было, так и нет, - рассуждал Василий Григорьевич, осуждающе поглядывая на своих дочерей, которые сидели напротив нас и тоже критически на нас поглядывали.
- Фи, папан! что это ты нас козочками прозываешь? Как тебе не стыдно, - стала корить его старшая дочь Тамара. - Я тебе не могу сказать: сень кю вери мачта. Ни за что не скажу. Есть кюзь ми. Может, я не хочу пока иметь бэби. Бэби - фи! Ты не подумал об этом? экий пассаж! Мне бэби пока ни к чему, я не желаю портить свою фигуру.
Тамара еще очень молодая и красивая, изыскано одетая, с короткой модной стрижкой, лениво потягивала шампанское, изредка поглядывала на меня и даже умудрилась моргнуть дважды, а на свою двоюродную сестру Валю не обращала никакого внимания.
- Ты, козочка, молчи. Муж у тебя был то, что надо, нечего было от него бегать на сторону и с какими-то пижонами путаться. Вон внучка только вышла замуж и уже готовится стать матерью. Это я понимаю и даже немного завидую брату Леше, он скоро станет дедушкой, а я весь в ожидании и кажется напрасном, а мне уже, как вы знаете, не двадцать и не тридцать лет, - сказал Василий Григорьевич с расстройства, выпил рюмку до дна.
- Папульчик, ненаглядный ты мой, я хотела иметь бэби, да не получилось, мой бывший рыцарь, ну совершенно негодный как мужчина и к тому же, видать, бесплодный, - заявила младшая дочь Юлия, как будто речь шла о кукле, с которой она побаловалась, а потом выкинула на помойку. - Я все время намеревалась гульнуть, на стороне что−то такое подхватить, чтобы округлиться и вас с матерью обрадовать, но мамочка, наш семейный страж порядка и морали, сказала: не смей, дочка этого делать, а ить сам Ленин отрицал всякую мораль и пропагандировал свободную любовь под девизом: долой стыд.
− Что ты такое говоришь, дочка, откуда в твоей головке, довольно умной, появилась эта ересь. Забудь о ней и срочно. Это может повлиять на мое положение а, следовательно, и на всей семьи. Ты не подумала об этом?- грозно приструнил Юлию отец.
− Ну, папан, не злись. Что тут такого? Мне один бойфренд все тверди на ушко, когда лапал меня по неположенным местам. Но мы с Тамусенькой еще покажем, на что мы способны, правда, Тамусенька, моя любимая сестричка? Пойдем, покурим, пусть папан останется со своей любимой внучкой.
− Я буду рожать только после тридцати, - заявила Тамара, согревая ладошками бокал с шампанским.
− Э, бросьте вы рундой заниматься, - повелительным тоном сказала Ксения Петровна, хозяйка дома. - Пущай Василий Грягоревич расскажет, как он встречался с Ленькой Брежневым. Давай, Грягорьевич, не скромничай. Он у нас такой скромный, такой скромный, а это не всегда на пользу. Ты, мой касатик, мог бы быть уже министром СССР, а ты только министр России. А там, глядишь, с самым Ильичом сблизился бы и у Кремль.
Василий Григорьевич молчал. Он тайком поглядывал на брата, зная, что тот будет не в восторге от этого рассказа, и явно медлил. И не зря.
- Да что рунду рассказывать, - выпалил мой тесть, - наплевать мне на вашего Брежнева. Подумаш, Брежнев! Хонурик он, вот он кто. Хрущев яго пригрел, а он, падло, ножку ему подставил, напоил всех стариков в Политбюро и свергли хорошего человека, а он мужик был то, что надо. Так что, уважаемая Ксения Петровна, тут и хвастаться особенно нечем.
Василия Григорьевича передернуло от слов брата, Ксения Петровна вообще втянула голову в плечи, а дочери дружно хихикнули, не смея противоречить родному дяде. Только мы с Валей сидели, как на судебном заседании, будто ожидали, что сейчас вынесут приговор Алексею Григорьевичу и нам всем. Я уже стал поглядывать на дверь на тот случай, если прикажут убираться к такой−то матери.
− Папа, помолчи, пожалуйста, - с мольбой в лазах произнесла Валя. - Вот ты всегда любишь испортить настроение людям. Не обращайте на него внимания, Василий Григорьевич.
- Давайте выпьем, проводим старый год, все же он был знаменателен рядом постановлений ЦК КПСС и Совета министров, - предложил хозяин и поднял рюмку с коньяком. Мы все поддержали тост. Только отец Вали сидел, набычившись.
Вскоре напряжение начало спадать, стрелки на часах близились к двенадцати, и на экране телевизора появился новый вождь Брежнев, чтобы поздравить счастливых советских граждан с новым годом и пожелать всем успехов в коммунистическом строительстве.
Все встали, поднимая бокалы с шампанским, а тесть, Алексей Григорьевич, демонстративно остался сидеть и объяснил свое поведение тем, что он не уважает ни Брежнева, ни Косыгина.
- Да и ты, братец, такой же! Все вы одним миром мазаны. Что, не нравится? Так слушай! Все вы чинуши, и ты в их рядах. Все вы врете, обещаете народу золотые горы. Все по своим меркам меряете. Но нас, рабочих, не обманешь, нам ваша трепотня до лампочки. Нам зарплату повышать нужно, а не языком трепать.
- А я-то причем? Я этих вопросов не решаю. Давай поговорим, о чем-нибудь другом. Все же мы очень редко видимся, - пытался уговорить брата Василий Григорьевич.
Но брат смотрел на него как на врага народа, а потом продолжил:
- Сытый голодному - не товарищ. Ты всегда слишком высоко нос задираешь. Ты ни разу ни в чем мне не помог. Бориса ведь мог пристроить. Чужие люди помогали, а ты в стороне остался. И теперь вот зятек приехал, кто его на работу возьмет, если у него учительское образование и партийного билета нет? Помоги ему устроиться, не то они вдвоем с дочкой мне на шею сядут. Уже сели. Докажи, что ты брат! А то все вокруг, да около. Партия, Брежнев, Косыгин, постановления, а делом заняться не хочешь, или не можешь.
- Все не так просто, как ты думаешь, - сказал Василий Григорьевич. - Надо бы заполучить эту книжечку с изображением Ильича...
- А, ты всегда отнекиваешься. Мы тебе не нужны. Я - рабочий всего на всего, супруга, эта иждивенка, кроме кастрюль ничего не знает, ни на что не годится, а дочка замуж выскочила за голяка, - как сводить концы с концами, ну-ка подскажи, братец, министр России!
- Ммм, - промычал хозяин.
- Вот-вот, ты мычишь. Ты всегда мычишь, когда брату помочь надо. Пойдем отсюда, нам здесь делать нечего.
− Да посидите, чего уж там? Василь Грягорьевич, пристыди свово строптивого брата, - сказала Ксения Петровна.
- Да, Алексей Григорьевич, успокойтесь, не забывайте, что вы в гостях, а не у себя дома, - сказала Тамара.
- Да, дядя Леша, я тоже думаю, что вы ведете себя несколько пикантно, если не сказать вызывающе. А что касается вашего зятя, что ж! мужик он вполне симпатичный, но моя дорогая сестричка Валентина, прежде чем тащить в загс...голяка, сама должна была подумать, что она тоже такая же. Вот мы с Тамуськой другое дело, у нас папа - министр, а не слесарь какого-то там разряда. И нечего нам претензии предъявлять, устраивайтесь сами, мы здесь ни при чем. Жаль, что у тебя пузо торчит, сестричка, а то бы я твоего, как его, а, Володьку, у тебя отняла и своей старшей сестричке отдала, у нас бы ему жилось как в раю, - тараторила Юлия, будучи под мухой. Валя ничего не сказала, она достала платок, накрыла им глаза, склонив мне головку на плечо. Я хотел сказать им крепкое словечко, но воздержался. Эти люди из другой планеты, у них психология другая, они и меня считают всего лишь куклой, которую можно отнять, подарить старшей сестре, чтоб та поигралась и выбросила на помойку.