− Да не Пушкин это стихотворение написал, а Михаил Суслов, - сказал я, чтоб посмотреть, как он будет реагировать.
−А мне все одно, пущай будеть и Суслов.
- Значит, я вам не подхожу. А что если я одену юбку и через несколько дней появлюсь у вас здесь?
- Га! а ты молодец, находчивый, значит. Только как ты - плоскогрудым будешь, али как?
- Грудь у меня искусственная будет!
- М-м-м, а ты мне все больше и больше наравишься. Люблю находчивых мужиков. Под Сталинградом, помню, когда перешли в наступление, мы, кто с винтовкой, кто с автоматом в руках, бегим, преследуем немцев, а те отстреливаются, нас косят. Что делать, ложиться? Это никак не подходит, поскольку действовал приказ: вперед и только вперед. Ни шагу назад. А у меня был солдатик, хохол, Дымко. Так вот этот Дымко говорит: товаришу сержант, ложиться нейзя и итить во весь рост нейзя, по-пластунски давайте продвигаться! Так мы и поступили. Солдат сохранили и немцев прогнали... Знаешь, что? тут у мене есть одно местечко. Я тебе чичас продиктую адрес, съезди, только не говори, что я тебя направил, хорошо?
- А почему?
- Все потому же. Мы в районе проводим ксперимент: школа без мужиков. Мне от Мирославы Ивановны влететь может. Усе, будь здоров! Ну, ты меня понял?
- Понял.
- Надо говорить: так точно, аль в армии не служил?
- Служил.
- Ну, тады чаво? так и отвечай: слушаюсь, так точно. Рядовой запаса! Встать, смиррна! Вольно! Такто, вот.
- Слушаюсь, так точно, товарищ старшина!
- То-то же! А партбилет у тебя есть?
- Нет.
- Тогда ты не наш, был бы членом, мы, могет быть сделали бы тебя дилехтором, тоже в качестве ксперимента. Но, ...знаешь, про партию не говори. Спросят про партбилет - мычи, шоб думали, что ты в восторге от партии, понял?
На следующий день я отправился на поиски этой школы, расположенной далеко за ВДНХ.
После двухчасовых мытарств я нашел школу, потому что руководствовался народной мудростью древних: язык до Киева доведет. Кабинет директора находился на первом этаже. Его занимала женщина лет тридцати, еще молодая, но уже с проседью в волосах, лицо которой всегда казалось растерянным и немного усталым, и грустным. У нее как будто была власть не только над педагогами, но и над учениками и в то же самое время у нее не было власти ни над теми, ни над другими. В ее полураскрытый кабинет запросто врывались озорные мальчишки, чтоб похихикать, посмеяться или просто корчить рожицы. Так, от нечего делать.
- Матвеев! маму вызову. Что ты все время ходишь, зубы скалишь, работать мне не даешь? уроки учи лучше. Какой у тебя сейчас урок, английский? почему не на уроке? Марш на урок, живо, ну, кому сказано?
- Исправьте мне двойку по русскому языку, тогда пойду, и больше не стану вас беспокоить, - нагло заявил Матвеев, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну, хорошо. Выучишь, тогда исправлю. Я сама хочу, чтоб ты исправил.
- Я это знаю, - заявил мальчик.
- Почему ты знаешь?
- Мой папа имеет очень большой вес, от него многие зависят, в том числе и вы.
- Перестань паясничать, - нахмурила брови директриса.
- Хи-хи, - произнес мальчишка, исправьте мне двойку, тогда уйду, больно нужно мне здесь околачиваться.
Исправлю, только уходи.
Исправьте сейчас, либо дайте слово директора, я знаю, что если вы даете слово, вы его выполняете.
Хорошо, даю слово, сдалась директор.
Мальчишка исчез в мгновение ока, но тут же стали заглядывать другие.
- Вот видите, с кем нам приходится работать, - сказала она, обращаясь к посетителю. - И все, потому что папа крупная шишка. Из бедных семей дети гораздо лучше, проще. Мы были совсем другими. Эх, молодежь, что с вами будет дальше? Ну, так...а вы кто-инспектор? Из МосгорОНО?
- Я ищу работу.
- Работу? В школе? Кто вас направил? Мужчина и на работу в школе, да у меня ни одного мужика нет. У меня даже физрук - женщина. Кто вы? какой профессии?
- Я преподаватель русского языка. Женился на москвичке, переехал к ней жить, потому ищу работу. Нет ли у вас ставки?
- Ага, вы хотите преподавать русский язык. Ну-ка скажите. В предложении "Он стоял по пояс в воде" существительное "пояс" в каком падеже? Подумайте, не торопитесь. Это не шарада, это трудности русского языка, передового языка в мире.
- Винительный падеж.
- Правильно, молодец. А в слове фарфор, где ударение, на первом или на последнем слоге?
- На последнем.
- Правильно. А в слове "творог"?
- Это что - экзамен за десятый класс?
- Нет. К вам еще один вопрос. Вы - член или не член?
- Я с членом, но без партийного билета, - выпалил я, совершенно позабыв, что надо было мычать.
- Хулиган! я имела в виду член партии большевиков. Ну, хорошо. Если у вас нет партийного билета, следовательно, вы не можете претендовать на мое кресло, я подумаю над вашим предложением, но учтите: здесь одно бабье, вас тут затрахают, оторвут вам член, которым вы бравируете, между прочим.
- Я тоже могу трахать.
- Да не в том смысле. У вас с русским языком нелады. В данном случае я выразилась каким языком, ну-ка скажите?
- Эзоповским.
- То-то же. Приходите через недельку, или через две. Через две, точно.
- А может, через три?
- Можно и через три, или четыре.
- Спасибо.
5
Ночью, притулившись к бочку жены, я напряженно думал, куда бы еще пойти, к кому бы обратиться по поводу трудоустройства и вспомнил, что, будучи студентом, я вместе с Юрой Соколовым, студентомфизиком подрабатывали у художников, позируя им в обнаженном до пояса виде. Это была почасовая оплата. Не бог весть, какие деньги, но все же это было хорошим подспорьем к стипендии. А почему бы ни обратиться в институт имени Сурикова или в Строгановское художественное училище? Какая разница, кем работать, где деньги зарабатывать? Лишь бы они поступали, откуда-нибудь. Бедная Валя, теперь она жалеет о своем необдуманном поступке. Сделать уже ничего нельзя. Аборт поздно делать, а будущему ребенку нужен отец, пусть такой, как я, голодранец. Буря в моей голове утихла, где-то около четырех утра. Я поспал два часа, а в шесть утра уже был на ногах.
К восьми я уже был на Волоколамском шоссе в доме номер, 9 в высшем Строгановском училище. Колени у меня дрожали от перенапряжения и страха, что и здесь откажут, ведь здесь натурщикам платили два рубля в час. Это в два раза больше, чем я получал, позируя в студенческие годы.
Я быстро разыскал бригадира по приему и использованию натурщиков Надежду Степановну, женщину тридцати пяти лет с сигаретой во рту, поздоровался и сунул ей свой паспорт.
- А новенький, хорошо. Ждите. Если понравитесь - будем разговаривать.
- Кому? - не понял я.
- Кому? кому? Художнику, не мне, конечно. Стойте у круглого стола, в вестибюле.
У круглого стола стояла толпа претендентов мужского пола. Из всех выделялся один натурщик. Он был высокого роста, широк в плечах, с высоким лбом, могучим носом, широкоскул. Он хвастался своими победами на конкурсах по отбору натурщиков, даже кому-то обещал помочь устроиться, выдавал себя за помощника бригадира и при этом многозначительно улыбался. Здесь он был своим.
Его хвастовство тут же подтвердилось, когда семенящей походкой подошла Надежда Степановна и, расплываясь в обворожительной улыбке, спросила:
- Лешенька, ты кого-нибудь присмотрел?
- Да ентого кореша надоть было бы пристроить, он ничего, бицепсы то, что надо, правда, не такие, как у меня, но вполне подходящие, - сказал он, и бесцеремонно, на виду у всех, помассировал тугую грудь бригадира.
- Шалун неугомонный, потерпеть не можешь, - взвизгнула она и побежала куда-то дальше. Она вскоре вернулась и сказала: