6
Я снова вернулся домой ни с чем. Должно быть, вид у меня был не самый лучший, потому что теща пожалела меня. Она даже бросилась чай подогревать вчерашней заварки и не так категорично спросила:
- Ну, что?
- Ничего хорошего.
- У мене в школе работает племянник, он занимает хорошую должность.
- Какую?
- Он завхоз. Хошь, я яму позвоню, и он тебя пристроит.
- Попробуйте.
- Чичас.
Она набрала номер.
- Послушай, Филипп, тут значит такое дело. Моя дочь Валя, будучи в синатроии по причине лечения желудочно-кишечного тракта, почек, печении и желчного пузыря, и всего ослабленного организма, познакомилась тамычки с молодым человеком. Он, как это водится, облапошил ее, то есть соблазнил, поганец, и она согласилась с им пойтить в загс. Тут Москва сыграла основную роль. Все в Москву рвутся, ты знаешь, Филипп. Ну, так вот, она вернулась домой, и тут мы обнаружили, что у нашей Вали живот растет. "Ну-ка давай свово соблазнителя сюда, чтоб соседи не думали, что ты просто нагуляла ребятенка, говорю я ей". Ну, он, конечно сразу же и приехал...на нашу голову. Денег не привез, на работу яво никто не береть. Какой-то дяплом у него непригодный. Из-за того дяплома яго и не берут ниде. Посмотри, касатик, что ето за дяплом такой и если шо, возьми к себе мыть полы, да уборную чистить. Он может к тябе приехать на смотрины, да? Када? Прямо чичас? Тады я яво командирую. Как ехать? Метро "Новокузнецкая", а далее трамваем? Ну, хорошо, благодарю. - Теща повесила трубку, повернулась ко мне и сказала: - Ну вот, видишь? благодари. Поезжай срочно. Ежели возьмут тябя, возвращайся, я накормлю тябя обедом. Будеть костный бульон и жареная картошка на второе.
Я помчался в школу номер 35 Бауманского района, увиделся с родственником супруги Филиппом, показал ему свой диплом.
− Дык это же нормальный советский диплом, - сказал Филипп, еще раз сверяя мое имя в дипломе с паспортом. Пойдем к Ивану Васильевичу Мостовому, нашему дилехтору, он тебя с удовольствием примет. Ты знаешь, у нас одно бабье. На тридцать человек, у нас всего три мужика: директор, я и физрук, остальные - бабье. Если бы ты знал, как они грызутся, завидуют, подсиживают друг друга! Даже старые девы есть. А район у нас престижный, Бауманский. Здесь в депутаты баллотируются первые лица государства. У тебя отец не был врагом народа? А то тут, брат, проверка кожного человека. Если что и мы с Иваном Васильевичем полетим, не подводи, говори честно.
− Отец у меня пострадал, но ни судим, ни репрессированным не был, - гордо ответил я.
- Это хорошо. Значит, можно иттить к дилехтору. Уборщиком тебе делать нечего: у тебя же диплом. Будешь преподавать. Ежели полторы учительской ставки это сто двадцать рублей в месяц: богатым не будешь, но на хлеб-соль хватит. Я сам столько же получаю.
Иван Васильевич встретил меня без особого энтузиазма.
− У меня только одна не занятая должность, это должность пионервожатого. У нас они почему-то не задерживаются. Ты уже будешь четвертым в этом учебном году.
− А почему? - осмелился спросить я.
- Ставка маленькая, а работы много. У нас вообще-то не нормированный рабочий день, а это значит надо вкалывать за эти 80 рублей в месяц по двенадцать часов в день, а иногда и больше. Но если вы будете хорошо работать, мы вас станем поддерживать. Скажем, заболел преподаватель литературы или истории - вас на замену, а это дополнительная зарплата.
−Тогда я ваших преподавателей все время буду заражать гриппом. Можно, конечно, кому-то и ногу сломать, - сказал я.
Иван Васильевич улыбнулся.
− Кое-кому не мешало бы и шею свернуть, - сказал он. - А если серьезно, то приходите, начнем работать. Побольше мужиков в народном образовании. Это ненормально, когда одно бабье. Дети страдают. У нас учатся дети и из неполноценных семей, где только одна мать и ребенку, особенно мальчику видеть на уроке хорошего подтянутого мужика - это же пример, а эти бабы только пищат на уроках. Все, желаю успехов.
Я вышел из здания школы и почувствовал, что у меня за спиной выросли крылья. Я не помню, как я добрался до трамвайной остановки, но я, кажется, прилетел. Сколько мне будут платить, меня не интересовало. Главное, я получил работу. С этой радостной новостью я примчался домой, к теще и ее костному бульону.
Вечером на семейном совете тесть сказал:
- Значит, тебе цена восемьдесят рублей. Мне цена - сто шестьдесят, тебе наполовину меньше. У меня семь классов, у тебя - высшее образование. Чертовщина какая-то. Я взял бы тебя к себе учеником, но что скажут мои кореши по работе? Ежели бы тебе было шешнадцать лет, куда ни шло, а так... иди в эту пионерию: восемьдесят рублей не деньги, но это все же больше, чем ничего. Надо было тебе в свое время в ремеслуху, какую-нибудь поступить, а ты в юнирситет полез. Пустое это дело, я те скажу.
- Ты просто неудачник, - добавила Валя. От ее слов меня кольнуло в сердце. Эти простые, но верные слова, я услышал впервые из ее уст. Известно: ничто так не ранит, как правда. Скажи слепому, что у него нет глаз - всю ночь спать не будет.
Головомойка продолжалась бы еще бесконечно долго, теперь уже их было трое против меня одного, если бы не раздался звонок в дверь. Я бросился, с разрешения, открывать дверь. На пороге стояла Тамара Васильевна с букетом цветов в руках. Она загадочно и сыто улыбалась, подставила мне щеку и быстро прошла в столовую.
- Пришла поздравить всех с праздником восьмое марта, - сказала она, наградив всех ослепительной улыбкой.
- Заходите, милости просим! - завопила теща.
- Ну, племяха, что это с тобой случилось? - спросил Алексей Григорьевич, целуя ее в щеку. - Раньше, бывало ча, тебя на аркане не затащишь, а теперь сама пришла. Чудно.
- Да так, пустота, какая-то на душе, дай, думаю, навещу бедных родственников: иногда среди простых людей можно найти успокоение гораздо быстрее, чем в своем кругу. С тех пор как я развелась со своим плебеем, я ни на ком не могу остановиться. Претендентов много, но...сами понимаете, все не то.
Тамара всех по очереди осмотрела презрительным, высокомерным взглядом, весьма беглым и только на моем лице как бы задержалась и криво едва заметно улыбнулась. Я понял, что в этой скупой улыбке прячется какая-то тайна, разгадать которую, мне просто не дано, и опустил глаза.
- Фи, какая у вас плебейская закуска, - с пренебрежением, сказала она и отбросила алюминиевую вилку. - А почему нет французского коньяка? Мне бы икорки, да гусиного паштету, а это я есть не стану.
- Я не министр, как твой папочка, а на заводе вкалываю. Не хрен мне тут выговаривать. Не нравится - не держу, - вспылил Алексей Григорьевич.
- Ну, ну, дядюшка, не злись, - примирительно сказала Тамара, подошла к нему и наградила его поцелуем в лысину. - Я предлагаю тост за тебя.
- Я не баба. Восьмое марта - женский праздник, за их и надо предлагать тост. А твой папочка мог бы помочь нам. Сын Борис едва перебивается, Валя еле-еле душа в теле. Да еще замуж вышла. Зятя устроить на работу не можем и потому все бедствуем. А родной братец, как полез в гору, так носом стал воротить. Да ты ишшо тут выкаблучиваешься... Но я...как-нибудь... обойдусь и без помощи братца. Ты ему так и передай. Из одной дырки выпали, а он, когда взобрался на вершину, нос воротит. Пусть, проживем как-нибудь. А дети? пусть, как хотят. Молоды, у них все впереди. Пущай сами о себе позаботятся. Но...брату достаточно сделать один звонок - и все будет сделано.
- Надо обратиться к сестре Кате, она не откажет. У ее два сына, один енерал, а другой полковник, - сказала теща, вытирая мокрые глаза.
− Я пришла поздравить вас всех с праздником, а они заладили: устрой, да устрой всю семью...в министерство, а министерство, оно не резиновое. Не так все просто, как вы думаете, - сказала Тамара и ухватилась за свою сумку, давая понять, что здесь ей больше делать нечего.
- Нет, ты погодь, успеешь, - жестом руки остановил ее Алексей Григорьевич. - Я вовсе не претендую, чтобы братец устраивал кого-то в свое министерство, Боже сохрани. Но ведь у него есть связи, ему достаточно снять трубку и позвонить кому-то, что я не знаю что ли? Не ноне на свет родился. А ты ему так и передай: не брат мне и все тут.