− И геолог, и путешественник, и химик, − добавила завуч, не вставая. − Схимичил же он революцию, схимичил.
− А Сталин? простите Брежнев? Я призываю вас, товарищ Иванченков, дать ответ на мой вопрос сейчас же публично. Я посмотрю реакцию товарищей на ваше объяснение.
- Причем тут я, - ответил Иванченков, не поднимаясь с места. - Вы сделайте так, чтобы на других уроках ребята изучали ваше обществоведение, зубрили цитаты из произведений классиков марксизма-ленинизма, и тогда мы вас будем считать хорошим преподавателем.
- Почему мое? - возмутилась учительница. - Обществоведение не может быть предметом одного человека, это общая наука, она для всех и каждого. Иван Васильевич, - обратилась она к директору, - это аполитично. Я требую поставить этот вопрос на бюро. И немедленно. Мое обществоведение, гм, если бы оно было мое! Но так не скажет даже товарищ Брежнев. Читать надо больше классику, Маркса, Ленина. А что касается физики, то физика без политики - тьфу, пустой звук!
- Шелла Абрамовна, успокойтесь, пожалуйста, - сказал директор, - Дмитрий Федорович по-своему прав. Он любит свой предмет, хорошо знает его и ребятам это передается. А обществоведение как предмет, безусловно, стоит на первом месте, никто этого не отрицает. Давайте, перейдем к следующему вопросу.
- Ну и Шелла Абрамовна! - вырвалось у меня.
Завуч при этих словах враждебно оглядела новичка с ног до головы, подняла руку, встала и сказала:
- Никто не говорил о пионерской работе. Так вот, я скажу немного об этом. От нашей школы первоначально требовалось десять пионеров для приветствия членов Политбюро в день празднования Первого мая, а прошли отбор только четверо. Это вина нашего вожатого. Не сумел человек обеспечить достойных кандидатур и все тут. Пионерская работа на нуле. А к комсомольцам Виктор Васильевич вообще редко подходит. Надо сказать, что Павел, простите, Виктор, с виду скромный молодой человек, но он с неким бычьим упрямством требует, чтобы ему дали хоть несколько уроков. А за счет кого? кому мы можем уменьшить нагрузку и передать часы Павлу, фу, снова перепутала, Виктору, кто добровольно отказывается от нагрузки? Никто! Я бдительно слежу за этим, Иван Васильевич! Я знаю, что вы человек добрый и можете пойти на уступки. Но я буду стеной стоять на страже интересов наших преподавателей. Правильно я говорю, товарищи?
Раздались голоса одобрения на педсовете, а Иван Васильевич только сказал:
- Бела Абрамовна, не делайте из мухи слона. Я обещал уроки вожатому в случае болезни кого-то из преподавателей, или в случае ухода кого-то в декретный отпуск.
После педсовета я вернулся домой раньше обычного. На небольшой кухне собралась вся семья. Алексей Григорьевич уже был порядочно выпивши.
- Ну что, - спросила теща, - уроков тебе в школе не видать, так? Бяда, бяда. Плохо работаешь, завуч на тебе жалуется, мне завхоз говорил, звонил недавно. Мы все расстроены, вон сидим, обсуждаем ситувацию.
- Неча обсуждать, пущай выбирается отсюда, дармоед. Ежели Валя не может от яво отказаться, пущай с им уматывает. Живите, где хотите. Вон, сын, Борис, в клетушке с женой живет, а они тут расположились. Это моя квартира, она мне тяжело досталась. Я всю жизнь на ее трудился. Омманул ты нашу дочь, гад.
- Никого я не обманывал. Валя видела за кого выходила замуж, я не принуждал ее.
- Сколько женихов у ее было и не такие, как ты, голодранец.
- Что ж до тридцати лет она замуж не вышла?
Алесей Григорьевич не выдержал, схватил кухонный нож и бросился на меня. Мне нечего было хватать, и я схватил алюминиевую вилку. Теща перепугалась и начала выть. Валя, сверкая пузом, пыталась стать между двумя петухами, которые собирались драться.
- Не хочу, чтобы они тут жили! - кричал Алексей Григорьевич. - Я все равно зарежу его, я это сделаю ночью, когда он заснет.
- Вы этого не сможете сделать: я ночью не могу заснуть. Вы все так храпите, что стекла дрожат, произнес я и кисло улыбнулся.
- А ты что молчишь, дочка? и ты с им заодно? против отца родно пошла? это твоя благодарность за все, что я для тебя сделал?
Валя с матерью с трудом уложили его на диван. Алексей Григорьевич полежал недолго спокойно, а потом захрапел.
- Поезжайте к сестре Кате, переночуйте тама, - сказала теща, -мало ли что, ты вишь, какой он, Лексей Григорич-то?
- Спасибо, Валентина Ивановна, - сказал я. - Видит Бог, я не хотел скандала.
- Шкандал сам выходить. Каб тебя тут не было, не было бы и шкандала.
***
Екатерина Ивановна приняла племянницу и ее мужа хорошо, усадила за стол, кормила, поила чаем. Она жила одна в четырех комнатной квартире и ужасно скучала.
- Идите, живите, выбирайте любую комнату, мне еще и лучше будет, хоть побалагурить будет с кем. Что ж это Алексей Григорьевич? Ну мало ли что в жизни бывает: женятся, разводятся, остаются дети...У нас каждый второй разводится, так что теперь икру метать? Я позвоню ему. А так, любая комната в вашем распоряжении. Только тебе с пузом далеко ездить на работу.
Да не в разводах дело, Екатерина Ивановна, сказал я как можно мягче, дело в том, что я с великим трудом устроился на работу и то при помощи тещи, но зарабатываю ровно столько, сколько уборщица. Я без партийного билета никому не нужен, а диплом о высшем образовании, он мне только мешает.
- Да, тетя, Катя, - сказала Валя, - с пузом через весь город не проехать. Вон, сегодня ехали к вам, так никто в трамвае места не уступил. Я чуть в обморок не упала.
- Сволочи. Москвичи все сволочи. Хотя коренных москвичей мало, одни приезжие. Это они разрушили Москву, как варвары Рим. Вот ленинградцы совсем другой народ.
- Да, тетя Катя, я ненавижу москвичей, - сказала Валя. - Ненавижу людей вообще. Одни неприятности от них.
Она поморщилась от боли. Пот выступил на ее маленьком, покрытом морщинами, лбу.
- А тебе, - обратилась ко мне Екатерина Ивановна, - надо устроиться на другую работу, рублей на сто восемьдесят. Тогда сможете как-то существовать самостоятельно. А 80 рублей, что это за зарплата? уборщица чуть меньше получает.
- Помогли бы устроиться, - превозмогая боль, сказала Валя.
- А твой дядя, Василий Жуков? Что, он не может помочь? или не хочет? Все Жуковы такие...какашки. Я скажу об этом Алексею Григорьевичу, обязательно скажу!
- Дядя Василий не признает нас. Может даже стыдиться нас. Шутка ли, он министр, а его родной брат - рабочий. Даже мои двоюродные сестры держатся со мной, как со служанкой. - Губы у Вали скривились, глаза наполнились слезами.
- Ну что ты, дитя мое? - утешала ее Екатерина Ивановна. - Успокойся, тебе волноваться нельзя. Потерпи. Все перемелется - мука будет. Я вон тоже маюсь. Квартира есть, пенсия на мужа идет, а счастья нет: одна, как перст. Ночью не спится, хожу, слоняюсь по пустым комнатам, да еще и боюсь.
- Да, тетя Катя, счастья нет на свете, и никогда не будет. Я и раньше не верила в него. И любви тоже нет. Люди встречаются, женятся, плодят детей, ругаются, разводятся, обижают друг друга.