- Все! решился вопрос, - сказал он радостно. - За вами приедет бричка, которую будут тащить лошади. Вы поедете на бричке, как ездили помещики в восемнадцатом веке. Это романтично. Это председательская бричка. Уже есть полная договоренность. Ждите, через два часа бричка будет здесь.
Я ушел побродить по районному центру, посмотреть, что продается в магазинах, но, как и везде, в магазинах было много водки − первый признак коммунистического изобилия, хозяйственное мыло, спички, рыбные консервы и хлеб. И марксистской литературы, бери, не хочу. Все остальное - шаром покати.
Бричка, однако, прикатила за мной только на следующий день. А ночевал я в гостинице. Отдал рубль сторожу за ночлег. Одеяло он мне нашел, а вместо подушки использовал кулак
Райкомовские молодые крысы к этому времени расползлись, кто, куда и мне пришлось малость раскошелиться, чтобы не бродить всю ночь по темным улицам захудалого городка.
***
В десять утра прибыла председательская бричка с человеком на козлах, как в старину.
Мы поехали по грунтовой дороге, раскисшей от осенних дождей и таяния снега. Нигде ни одного садового дерева, земля похожая на слизкий конский навоз: ткни палец весной, брось зерно, и оно поднимется высоко и даст богатый урожай золотистых пшеничных зерен. Недаром помещики до революции собирали колоссальные урожаи и Россия занимала едва ли не первое место в мире по сбору зерна и продавала заграницу. Но появился дедушка Ленин, всех вырезал, собрал своих пролетариев и сказал: пользуйтесь, но коммуной. С тех пор Россия (СССР) всегда покупала хлеб у загнивающих капиталистов.
Я слабо понимал тогда эти процессы, но едва мы отъехали приблизительно пять километров от районного центра, как показались уже полу съеденные птицами горы пшеницы под открытым небом.
− Что это? Почему не накрыли пшеницу, ну, хотя бы шифером? - спросил я у кучера, который, было, немного задремал, поскольку лошади хорошо знали дорогу и шли размеренно.
− Да так, вишь, собрали, отрапортовали и забыли. Хорошо хоть птицы кормятся, − ответил он и достал махорку и кусок газеты, чтобы скрутить самокрутку и подымить.
− Ну, у вас−то хоть хлеб есть?
− Раз в неделю привозят. Батоном можно голову разбить как булыжником.
Наконец, замелькали убогие хатки, кое-где с соломенной крышей и одним окошечком, похожие на грибы, вдоль не асфальтированных проспектов имени Ленина, куда без резиновых сапог ступить невозможно. Я сжался от ужаса: на ногах старые, дышащие на ладан туфельки со стертыми каблуками, если придется сойти с брички и топать пешком, от этой обуви ничего не останется, подошвы останутся в грязи, и я носках.
Лошадьми правил дед Карась Иванович в грязной бараньей шапке и старой военной куртке на меху.
- Чем вы сейчас занимаетесь? - спросил я его. - Урожай убран, посевная закончилась. Что делают сейчас колхозники?
- Как что? водку жрут, ядрена вошь. А чо ишшо делать?
- Свою или магазинную?
- Конечно, свою, а то, как же!
- Магазинная лучше.
- Да ты что, милок? да где ж денег взять на магазинную, сами гоним. Пойдешь вечерком, пшенички колхозной насобираешь, заквасишь, и вари, сколько хошь, сама текет, родная.
- Не жалко пшеницы?
- А чего жалеть-то? Вон она гниет, шиферным листом даже не прикрыта, сам видишь, да мыши ее грызут вволю, соревнуясь с птицами. С таким трудом собрали, а хранить негде и увозить никто не желает. Собрали, свезли, ссыпали в одно место, отчитались, а дальше - хоть трава не расти: никому ничего не надо. Сталина надо возвращать. Зря его раскритиковали. Тогда порядок был. Нашего брата лупить надо как старую клячу, которая воз тянуть не хочет, особенно если брюхо полное. - Он потянул лошадей кнутом по крупу, да так сильно, что лошади рванули прямо в лужу, куда мы чуть не опрокинулись. На одном из сельских клубов с разбитой вывеской висело объявление: "Внимание! Сегодня в 18-00 в нашем клубе - Лекция на тему: "Любовь и дружба промежду Ильичом и Наденькой Крупской". Лектор Елисеев из обкома партии. Вход- бесплатный. Опосля - танцы под гармошку. Да здравствует коммунизм"!
Солнце уже клонилось к закату, когда мы приехали в Коммунарку, деревню, где висело это объявление. Из Коммунарки у нас учился один студент Коля Мякота, известный теперь на всю деревню. В прошлом году, в сентябре месяце, мы работали в колхозе, и я жил в этой семье.
Сестричке Коли было тогда пятнадцать лет, она созревала, как южный сладкий плод, бедра округлились, огонь появился во взгляде. Интересно, как она выглядит сейчас, подумал я.
- Надоть на ночлег вам устроиться, - сказал Карась Иванович. - Могет, к молодке какой, а?
- Я не по этой части, - сказал я. - У меня в этом селе знакомая семя Мякоты, там я и буду ночевать.
- Ну, там девка - кровь с молоком, совсем неплохо.
- Она работает?
- А то, как же? дояркой в колхозе. Наш председатель к ней прицеливается. Он уж всех молодок перепробовал, крепкий мужик. Пёс, и мою дочку испортил. Устроил ее, правда, потом в город на работу. Там ей операцию сделали, ребятенка извлекли... , а вот и хата Мякоты.
- Тогда я здесь сойду, - сказал я.
Хозяйка, Мария Ивановна, была одна дома и очень мне обрадовалась. Они жили бедно. Последнюю корову отобрали, а другой живности около дома никакой, шаром покати, ни за что не зацепишь. Дочка Люся в колхозе дояркой, сын Коля учится, отец помер недавно.
- А Коля где?
- Коля в колхозе пашет, свинарник строит. Надо что-то подзаработать к стипендии, которая так скудна, - сказала Мария Ивановна, тяжело вздыхая.
- Мария Ивановна, я у вас буду ночевать, вы не возражаете?
- А где же тебе еще ночевать, как не у нас? Небось, голоден, как мой Коля?
- Я пойду, хлеб куплю, а вы чайку согрейте.
- А где ты хлеб купишь? Хлеб привозят дважды в неделю на гусеничном тракторе и то черствый. Мы выпекаем сами. Так что в магазине делать нечего.
***
К восемнадцати часам я уже был в клубе. На скрипучих стульях сидело три человека - комсорг, одна учетчица и уборщица.
- Вы первый лектор, который пришел, не опоздав ни на одну минуту. Молодежь соберется минут через сорок, не раньше.
- Что ж! тогда вы расскажите мне, какие формы комсомольской работы наиболее популярны среди ваших комсомольцев.
Комсорг Маланья достала план комсомольской работы, в котором значилось строительство свиноферм, изучение жизни Ильича, надоев молока от каждой коровы. И количество сбора пшеницы с одного гектара.
- Похвально, похвально, - сказал я. - Видно, что комсомольская организация работает над осуществлением задач, определенных 21 съездом КПСС. Только почему ничего не сказано про кукурузу?
- А точно, - сказала Маланья. - Спасибо, что подсказали, я сейчас же внесу коррективы в перспективный план, и мы утвердим это на бюро. Я так и пишу: увеличить посевную кукурузы до двух тысяч гектаров в будущем году и собрать самый высокий урожай в мире, чтобы догнать и перегнать...кузькину мать.
- Точно. И еще добавьте: перейти к коммунистическому принципу распределения в 1980 году, - сказал я.
- О, это у нас в плане записано, посмотрите: построить коммунизм полностью и окончательно. Вывесить портреты Ильича в каждой семье, а маленькие портреты носить на груди, или за пазухой.
- А дороги?
- Дороги? при коммунизме их и построим!
- А как на счет атеизма?
- Атеизма? это про неверие в Бога что ли? Мы и так кричим на кожном собрании: Бога нет, Бога нет! А люди смеются и говорят: зачем вы нам про Бога песни поете, мы и так не верим. Для нас Бог - Ленин. Правда есть и отсталые элементы: крестятся, а некоторые даже крестики на груди носят. Таких мы прорабатываем вплоть до исключения из коцомола.
Мы вынуждены были прервать интересную беседу, потому что комсомольцы стали активно собираться в зале с папиросами в зубах и бутылкой в кармане, громко разговаривали, употребляя нецензурные словечки. Все они были в резиновых сапогах с высокими голенищами, в шапках- ушанках из козьего и заячьего меха с не завязанными тесемочками наверху, а девушки в подпоясанных бушлатах. Кто ковырялся в зубах, кто в носу, а мальчишки курили табак - самосад, от которого исходил ядреный запах, и все без разрешения плевали на пол.