Свет мешал ему. Это было единственное ощущение, имевшее значение, и Карн поднял голову, чтобы уклониться от раздражающего луча. Вздрогнув от боли, старый вор с трудом открыл глаза и узнал свой собственный фонарь, который стоял на полу всего в нескольких футах от него. Пламя светильника опалило жаром кожу на лице, но все остальное тело ощущало только страшный холод, он жутко замерз.
За фонарем вырисовывалась туманная фигура Бэрра Эстона, сидящего скрестив ноги.
— О, очнулся, — констатировал Эстон голосом человека, привыкшего за долгие годы выступать публично. — А я на какой-то момент испугался, что промахнулся и на самом деле убил тебя, это был бы просто позор. Видишь ли, старики имеют тенденцию становиться болтливыми, а так как я старше своих знакомых, я соответственно разговорчивее всех. Уверен, ты можешь представить себе, дружище, что дни, проведенные здесь в темноте, нисколько не улучшили мой характер. Было малость одиноко, пока ты не появился.
Карн открыл рот и ощутил вкус крови. Она сочилась из нижней губы, разбитой и раздувшейся вдвое по сравнению со своими обычными размерами. Он провел дрожащей рукой по голове, но больше не обнаружил ни крови, ни хотя бы шишки.
— С твоей головой все в порядке, — успокоил его старик и негромко хмыкнул, явно забавляясь бедственным положением Карна. — Ты пробыл без сознания не больше полминуты. Нет, ты будешь жить, ровно столько, сколько я тебе позволю. Полагаю, именно это ты собирался предложить мне. — Карн оперся ладонями о пол, пытаясь повернуться. Это вызвало еще один смешок Эстона. Старик, погрузившись в какие-то свои мысли, провел узловатой рукой по редким белым волосам.
— Ты никуда не денешься, дружище, у тебя на заднице полтонны прекрасной статуи крайн. Знаешь, так досадно видеть, что еще одно произведение искусства разбито. Мой бедный покойный отец страшно расстроился бы, узнай он, что причиной этого безобразия стал я. Крайн, эти изящные создания, были чрезвычайно ловкими и никогда не натыкались на окружающие предметы, перед ними не вставал вопрос: а стоит ли ставить такие высокие статуи на такие маленькие пьедесталы. Как только мой отец обнаружил это место и сшиб первую статую, он решил ни под каким видом больше никого сюда не пускать. Он даже не рассказал своим коллегам, что находится под каменным возвышением, хотя меня он однажды сюда взял. Откровенно говоря, я сомневался, сумеешь ли ты найти меня, хотя любой, имеющий такую цель, как ты, наверное, обладает и средствами.
— Эстон! — выдохнул Карн. Он начал опасаться, что старик не только болтлив, но и совершенно безумен; возможно, он лишился рассудка из-за долгого сидения в темноте Атахр Вин. — Вы не понимаете, кто я такой.
— Конечно нет, — раздраженно ответил экс-министр, нетерпеливо хлопнув по холодному камню. — Я никогда не понимал сумасшедших, полагающих, что нет ничего интереснее, чем уничтожить мир. Я потратил немало сил и времени, пытаясь их понять. И уверен, наше маленькое интервью заметно просветит меня на этот счет. Итак, почему бы тебе не сказать мне, кто ты такой?
Судя по последней реплике, он вовсе не безумец. Карн не мог составить ясного представления об этом странном старике, но одно было совершенно бесспорным — он целиком и полностью в руках Эстона, и если ему не удастся убедить бывшего министра в своих добрых намерениях, он может преспокойно считать себя таким же мертвецом, как сами крайн.
— Я работаю с Брентом Каррельяном, — начал Карн.
— Галатин Хазард, — тихо сказал Эстон самому себе. — Интересный человек, но не из тех, кто бы мог ввязаться в твое предприятие. Боюсь, твоя попытка навесить эти убийства на Хазарда слишком очевидна и абсолютно бесполезна. Хазард так же безвреден, как я сам… конечно, в том случае, добавил Эстон с улыбкой, — если его не спровоцировать.
Карн покачал головой и тут же пожалел об этом, поскольку движение вызвало волну тошноты. Он сделал секундную паузу, чтобы в голове прояснилось, прежде чем попытаться сокрушить бастионы скептицизма Эстона.
— Я на самом деле партнер Хазарда, — настойчиво повторил Карн. — Я работаю с ним много лет, с тех пор как он был юнцом в Белфаре. Сейчас я помогаю ему следить за его капиталовложениями. Позвольте мне доказать это, дайте мне объяснить.
Его настойчивость возымела действие, и Карн это понял. Старик внимательно слушал, и улыбка исчезла с его изборожденного глубокими морщинами лица, сменившись выражением тоскливой обреченности.
— Кто бы ни убивал отставных министров, — продолжал Карн, — он действительно пытался подставить Брента, тут вы правы. Тейлор Эш использовал то, что мой друг явно выглядит замешанным в этом деле, чтобы заставить нас помогать ему. В итоге последнюю неделю мы оба работаем на Министерство разведки. Я должен был найти вас и взять под охрану.
— Благородный, но бесполезный жест, — головы Карна и Эстона резко повернулись в сторону неожиданно прозвучавшего в темноте неприятного голоса. — Вместо этого вы привели к нему меня.
Что-то двигалось во мраке. Карн с трудом рассмотрел отблеск очень белых зубов, гладкое закругление безволосого черепа.
Эстон оправился от изумления быстрее, чем Карн. Старик вскочил на ноги с поразительной ловкостью.
— Итак, вы — тот человек, которого я ждал, — задумчиво сказал Эстон. Полагаю, для меня это чистейшее невезение — то, что вы меня нашли.
С этими словами смутно различимый во тьме силуэт старого министра метнулся в сторону, и Карн увидел, как ближайшая статуя наклонилась в направлении незнакомца. Однако к тому времени, как она рухнула на пол, Хейн исчез во мраке. Карн напрягал зрение, но слабый луч света по-прежнему был направлен ему в лицо и он толком не мог разобрать, что же творится вокруг.
Последовала долгая пауза, Карн воспользовался этим, попытавшись высвободиться из-под статуи, но огромный вес камня надежно удерживал его на месте, как если бы на его ногах покоилась целая гора. Тогда он попробовал высунуть хотя бы одну ногу и понял, что она, несмотря на все его усилия, остается совершенно неподвижной. И тут он сообразил: придавленный огромным весом статуи, он должен был испытывать мучительную боль. Он же не ощущал вообще ничего, только раздражающую невозможность двигаться. Ни один палец на ногах даже не шевельнулся, повинуясь его команде.
С растущим ощущением ужаса Карн понял, что упавшая статуя сломала ему позвоночник.
Новый удар внезапно потряс комнату, а затем еще два быстро последовали друг за другом. За каждым ударом слышался короткий холодный смешок, когда Хейн с легкостью уворачивался от тяжеловесных снарядов. Затем опять наступила пауза, а за ней почти одновременно обрушилось сразу несколько статуй.
— Ну, хватит, министр, — голос Хейна откуда-то из темноты прозвучал вполне дружелюбно. — У вас кончаются снаряды.
Эта насмешка вызвала очередной каменный взрыв, а затем до ушей Карна донеслось длинное ругательство и какой-то шаркающий звук. Карн почти физически ощущал отчаяние Эстона, упорствовавшего в безнадежной схватке. Старый вор в тоске ударил рукой по холодному полу, но он ничего не мог сделать. Карн подумал, что теперь он вообще никогда ничего не сможет сделать. Его руки задрожали от этой мысли, и он почувствовал, как сердце отчаянно забилось в груди. Он хотел закричать, но даже это у него не получилось. В горле как будто застрял сухой комок. Он стал калекой, навек беспомощным и бесполезным, бесполезным для Эстона, для Брента, для Масии, для Чалдиса. Бесполезным для самого себя.
Минутой позже атлетическая фигура Хейна появилась в тусклом свете фонаря. Убийца нес Эстона на руках, как ребенка. Руки и ноги старика были связаны проволокой. Хейн грубо бросил министра на пол и подошел к Карну. Старый вор содрогнулся, встретившись взглядом с красными глазами убийцы, не знающими жалости. Тот ухмыльнулся, его верхняя губа приподнялась над зубами в каком-то хищном, нечеловеческом оскале. Перед ним был зверь, который убьет их всех, а Карн не мог даже пошевелиться. Все его могучее тело сотряслось от беззвучного рыдания.