— Хамир начинает мне нравиться, — сообщил Брент. — Точный расчет разделить заклинание между двумя врагами, и его никогда не используют, разве что под давлением исключительных обстоятельств Индору и Чалдису придется в конечном итоге прийти к соглашению.
Эстон кивнул.
— Вот именно. Более того, даже двенадцати Фраз самих по себе недостаточно, чтобы отменить Принятие Обета. Ходят слухи, будто существует ключ, созданный Хамиром и крайн, его другом, который они надежно спрятали от людских глаз. Что собой представляет этот ключ и где он спрятан, никому неведомо.
— Насколько известно вам, — добавил Брент.
— Насколько известно мне, — согласился Эстон. — Но то, что спрятал Хамир, не так легко найти. Подобные гении не слишком часто появляются на этой земле, и в этом одна из гарантий нашей безопасности, — старик вздохнул. — Осталось рассказать немногое. Каждая Фраза автоматически переходит от своего обладателя к его или ее официальному наследнику в момент смерти первого или, как в случае с чалдианскими министрами, в момент отставки. Чалдианские Фразы перешли от дворян к чиновникам во время Великой Реформации. В течение более чем четырех веков каждая Фраза должным образом переходила от одного ее хранителя к следующему. До настоящего момента.
«До тех пор, — добавил про себя Эстон, — пока какой-то проклятый маньяк не решил нарушить то хрупкое равновесие, которое Тарем Хамир так тонко сконструировал, и, сделав это, толкнуть весь континент в кровавое пекло войны».
— Что вы имеете в виду? — решил уточнить Брент. Много дней он мучил себя, пытаясь вообразить, что могло заставить кого-то убивать почти выживших из ума, немощных стариков. Наконец ему открылась причина, которая могла стать мотивом подобных преступлений. — Вы хотите сказать, что индорцы крадут наши Фразы?
— Крадут? — лицо Эстона исказилось страданием. — Вам бы следовало сказать — уже украли. Убийца сообщил мне, что я был последним. К моему стыду и сожалению, пока я находился под действием наркотика, подонок узнал то, за чем приходил.
Брент молча переваривал информацию, обдумывая последствия того, о чем рассказал Эстон.
— А почему, — наконец спросил он, — индорцы хотят повернуть Принятие Обета вспять? Если мир до этого был так ужасен, как вы описываете?..
Эстон язвительно усмехнулся в ответ.
— Уж вам, Хазард, гораздо лучше других известен ответ на этот вопрос. Казалось бы, только безумец может пожелать нарушить Обет. Возможно, за этими убийствами и стоит безумец… Но вероятнее другое — индорцы намереваются использовать эту информацию как рычаг, в качестве противовеса тому экономическому преимуществу, которого мы достигли в последнее время. Шантаж, Хазард, уж это вам наверняка понятно.
Брент отреагировал на этот выпад кислой улыбкой.
— Однако может статься, мы напрасно обвиняем индорцев, — продолжил Эстон задумчиво. — Существуют и другие страны, о которых не следует забывать: Бриндис, Гатонь, северные племена. Ни один из этих народов во времена Хамира не был настолько цивилизован, чтобы доверить им хранение Фраз. Возможно, они хотят получить свою долю наследства, хотя оно принесет им мало пользы.
Брент опять помедлил, обдумывая услышанное. До этого рассказ Эстона о драконах, искусстве крайн и магических войнах только раздражал его, поскольку речь шла о проблемах столь масштабных, что у Брента возникло отвратительное ощущение собственной беспомощности. Но идея украсть Фразы, чтобы приобрести рычаг политического воздействия… Брент с безжалостной точностью мог вычислить все последствия.
— Вы правы, Эстон. Шантаж — это то, в чем я разбираюсь, и первым правилом шантажа является следующее: никакая информация не обладает ценностью, если ее нельзя использовать. Мне кажется, что только круглый дурак стал бы использовать эти Фразы. Судя по вашему рассказу, если Принятие Обета будет нарушено, индорцы пострадают не меньше нас. Почему бы просто не рассмеяться им в лицо, если они попытаются нас шантажировать?
Эстон подошел вплотную к Каррельяну и с удивительной силой сжал его руку. Морщинистое лицо старика оказалось в дюйме от лица Брента.
— Потому, Хазард, что, хотя и произнесение обратного заклинания представляется полнейшим абсурдом, эти двенадцать Фраз никогда не должны принадлежать одному человеку или одному правительству. Потому что, если в один прекрасный день какой-нибудь безумец решится использовать их, мы не узнаем мир, в котором живем.
Уголки рта Брента дрогнули от смеха.
— Сейчас вы похожи на сумасшедшего проповедника, Эстон, предсказывающего апокалипсис. Жаль, что я не принадлежу к тем людям, которые часто ходят в церковь.
Старый министр задрожал от ярости.
— Интересно, Хазард, существует ли в этом мире что-нибудь, заслуживающее, по вашему мнению, серьезного отношения? К чему бы вы не стали относиться с высокомерием невежды? Я абсолютно серьезен и вновь спрашиваю: «Что вы намерены предпринять?»
Брент постоял секунду, беспомощно опустив руки, потом снова повернулся к Карну.
«Все зависит от тебя», — подумал он. Но Карн опять потерял интерес к разговору, его взор блуждал по чистой стене.
Эстон уловил взгляд Брента, брошенный на Карна, и нахмурился. В своей жизни он делал с людьми вещи и похуже, но никогда еще ему не приходилось совершать столь удручающих ошибок. Он раскрыл было рот, собираясь сказать нечто важное, потом запнулся, поняв, что забыл имя искалеченного человека. Про себя он проклинал свою нетвердую память. Вероятно, сказывалось волнение… или он просто становится слишком старым.
— Как его зовут? — прошептал Эстон, наклонившись вперед. Брент помедлил, надеясь, что Карн сам ответит на этот вопрос, но тот явно не слышал ничего из происходящего. Нахмурившись, Брент повернулся к старому министру, собираясь представить своего друга.
Но прежде чем слова сорвались с его губ, они эхом прозвучали в холле, произнесенные незнакомым ему голосом:
— Карн! Карн Элиандо!
Томас помог Масии выйти из экипажа и повел ее вверх по широкой лестнице к парадным дверям особняка. Женщина не могла поверить в то, что эти двери откроются для такой, как она.
И они не открылись.
Через полсекунды стало ясно, что два привратника вовсе не замешкались. Они явно не собирались впускать ее. Томас сделал шаг вперед, посмотрел в глаза сперва одному, потом другому.
— Нас ждут, — пояснил он, стесняясь вступать в спор при своей пассажирке, словно непреклонность привратников была отчасти его виной.
Несмотря на размеры своего поместья, Брент Каррельян держал небольшой штат прислуги, так что Томас хорошо знал этих людей: Дэннел, как всегда, выглядел абсолютно невозмутимым, Бейли же сделал вид, будто увлеченно рассматривает узор на своей ливрее.
— Господин Каррельян отдал распоряжение, чтобы сегодня вечером в доме не было посетителей, — ответил Бейли.
Томас оглянулся и мгновенно заметил выражение замешательства на лице женщины. Ему показалось несправедливым то, что она пострадает из-за плохого настроения господина Каррельяна, к тому же пригласил ее господин Элиандо.
У Томаса возникло искушение оттолкнуть Бейли и самому открыть двери, но ему слишком хорошо были известны особенности их ручек. В первый день его работы здесь господин Элиандо попросил Томаса открыть эти двери, те же самые двери, которые хозяин перед этим открыл сам, чтобы показать, как это делается. Прикоснувшись к ручке, Томас отдернул ладонь, получив удар — не слишком болезненный, но, безусловно, неприятный. Все двери в особняке, как объяснил ему Карн, при помощи магии настроены на руки определенных слуг, это была одна из многочисленных мер безопасности, принятых в особняке.
Томас повернулся к маленькой женщине, стараясь сохранить спокойствие на своем молодом лице.
— Прошу прощения, мадам, но мне придется попросить вас вернуться в экипаж.
Пальцы Масии нервно теребили замочек сумки.
— Но…
— Они не впустят нас внутрь, мадам. Прошу прощения, но тут ничего не поделаешь.