– Вся беда в том, что это было слишком простое убийство, – сказал Джайлз. – Вот если бы вы нашли тело моего кузена в запертой комнате, ключи от которой находились бы внутри, а все окна закрыты…
Ханнасайд улыбнулся.
– Да, то было бы много проще. Там, по крайней мере, было бы с чего начинать. Всегда больше всего сложностей с простыми убийствами. Когда люди начинают умничать и пытаются преподнести нам неразрешимые загадки, они могут себя выдать. Эти на первый взгляд невозможные убийства похожи на хорошие шахматные задачи: мат в три хода и только одно возможное решение. А когда у вас совершенно простое убийство, как это, вы можете видеть по крайней мере полдюжины способов объявления мата, и только одному Богу известно, какой из них верный! Джайлз взял графин и снова наполнил оба стакана.
– Я смотрю, мне надо вмешаться в это дело самому, – сказал он задумчиво.
Суперинтендант засмеялся.
– Одаренный любитель, а? Желаю успеха!
– Как знать, – пробормотал Джайлз. Ханнасайд бросил на него быстрый взгляд.
– У вас что-то есть?
– Нет, – ответил Джайлз. – Этого я не могу сказать.
– Я вам не доверяю, – прямодушно сказал Ханнасайд. – Вам ничего не стоит скрыть от меня какую-то важную улику.
– О, нет! – возразил Джайлз. – Разве только я решу, что это может привести к семейному скандалу. Но не беспокойтесь, я не обнаружил никакой важной улики.
Ханнасайд посмотрел на него подозрительно и попросил своего гостеприимного хозяина не пытаться предпринимать никаких хитроумных штучек в духе Ватсона во время своего любительского расследования, больше он ничего не добавил.
Почти сразу же после ужина он попрощался и ушел, буквально столкнувшись на лестнице с Антонией Верикер, которая поспешно поднималась в сопровождении одной из своих собак.
Она нисколько не смутилась при встрече с Ханнасайдом, только сказала «привет» в свойственной ей небрежной манере, добавив мрачно, что она всегда знала, что ее кузен ведет двойную игру.
– Я бы не удивился, – согласился Ханнасайд, нагнувшись, чтобы погладить Билла. – Я только что сказал ему, что сам ему не доверяю.
Она улыбнулась и сказала непосредственно:
– Правда ведь, он милый?
– Очень.
Взгляд у Ханнасайда был насмешливый, хотя голос оставался совершенно серьезным. Антония, как ни в чем не бывало, продолжала:
– Все это ему порядком наскучило, – сказала она. – Тем более, что он всегда относился к нам с некоторым неодобрением. Но что поделаешь? – Она дружески кивнула и стала подниматься по лестнице.
Суперинтендант продолжал спускаться, удивляясь, по какому признаку (скрытому от его опытного глаза) мисс Верикер определила, что ее кузен неодобрительно к ней относится.
Но чувство, отразившееся на лице Джайлза Каррингтона, когда Антонию провели в его гостиную, явно имело мало общего с неодобрением. Он быстро поднялся из глубокого кресла и протянул руку.
– Тони! Дорогое мое дитя, что же привело тебя сюда? Что-нибудь случилось?
– О нет! – ответила Антония. – Только у нас мне все надоели, и я подумала, не зайти ли мне посмотреть, дома ли ты. Можно мне немного кофе?
– Ну конечно. Но ты ведь знаешь – тебе неудобно здесь оставаться. Сразу же после кофе я провожу тебя домой.
Антония вздохнула.
– Извини, если хочешь, я могу сразу уйти. Просто мне вдруг стало невмоготу, а пойти не к кому. Если только к Лесли, но она злится, что появился Роджер и спутал все карты Кеннета, и стала вроде них. Ну это не имеет значения, если тебе надоели наши проклятые дела.
– Садись, – сказал Джайлз, пододвигая ей другое кресло. – Ты ведь знаешь, что мне не надоели ваши дела. Что случилось, цыпленок?
Она вспыхнула и посмотрела на него; глаза ее выражали удивление.
– О Джайлз, ты тысячу лет не называл меня так! – произнесла она.
– Разве? – Он улыбнулся. – Впрочем, возможно.
– Ты же прекрасно знаешь, что ненавидел меня с тех пор, как поступил как подлая тварь по отношению к Джону Фодерингему! – сказала Антония.
– Положим, это только один из способов описать то, что случилось, – сказал Джайлз.
– Единственный способ, – сказала Антония твердо. – На самом деле, после того, что ты мне сказал, я практически решила никогда больше не разговаривать с тобой.
– А ты со мной и не разговаривала, Тони, больше года.
– Нет, разговаривала, – возразила Антония. – Я разговаривала с тобой на танцах у Досонов и однажды была вынуждена позвонить по поводу моих страховых акций. Если б это было можно, то не стала бы. Только потом я влипла в эту ужасную историю, и пришлось послать за тобой, чтобы выпутаться.
Джайлз загадочно посмотрел на нее.
– Почему, Тони? Она улыбнулась ему.
– Ну… ну… за кем же я могла еще послать? – спросила она удивленно.
– А за братом… за женихом?.. – предположил Джайлз.
Было очевидно, что раньше это не приходило ей в голову.
– Да, наверное, – с сомнением сказала она, – но какой от них толк. Во всяком случае, я о них не подумала. И я очень рада, что послала за тобой; по правде говоря, мне до смерти надоела эта ссора, и ты очень мило вел себя по отношению ко мне с тех пор, как все это случилось. Так что я могу признать, я в самом деле ошибалась в отношении Джона, хотя все равно считаю, что ты вел себя страшно гадко во всей этой истории. – Она помолчала и затем добавила: – Когда убили Арнольда, мне так захотелось похоронить всё это. В тот день, в Ханборо, я как раз собиралась выяснить с тобой отношения, но стоило тебе появиться, этой вражды как не бывало, и я позабыла. Но потом подумала: вдруг ты втайне все еще дуешься на меня – лучше уж поговорить.
– Тони, – сказал вдруг Джайлз, – ты по-прежнему обручена с Мезурьером?
– Да, и это мука мученическая, – ответила она с обычной потрясающей откровенностью. – Сказать по правде, я сегодня убралась оттуда отчасти потому, что он появился.
– Тони, что же, в конце концов, заставило тебя обручиться с этим типом?
– Сама не знаю. Все это очень странно, и я склонна думать, что просто была не в себе. Но в самом деле, Джайлз, я думала, что он мне страшно нравится. К тому же Кеннет как раз подцепил Вайолет, а жизнь казалась такой тусклой, что… что я обручилась с Рудольфом. Самое смешное, что я продолжала думать, что так будет всегда, и не обращала внимания на вещи, на которые мне указывал Кеннет: на то, как он показывает зубы, когда улыбается, как он наряжается, совсем не по-мужски. И не видела, какой он весь напоказ, пока меня вдруг не осенило. Действительно, совершенно внезапно. Я даже могу сказать точно когда. Это было в воскресенье, на следующий день после убийства Арнольда, когда мы все были в мастерской. И ты тоже был, и Вайолет. Это нашло на меня как… морской прилив, совершенно без причины. И теперь я чувствую себя отвратительно, потому что он ведь ничего такого не сделал, чтобы так от него сбегать.