– Заходит только повозка, – загромыхал драконий голос в воздухе, пресекая любые мысли остального люда забежать внутрь.
Десятки, может, сотни людей расползлись по самодельным жилищам, растянувшимся вдоль дороги. В глазах каждого стояла печаль и страх. За свою долгую жизнь пленный возница нагляделся на подобные зрелища сполна. Ему хватило и одного мгновения понять, что произошло с этими людьми. Собственная судьба, на данный момент, была не лучше. Истошный крик пассажира заставил резко повернуть голову.
– Господин Сигрил! – обратился к дракону Зирамир, – Нас силой схватили эти бандиты, помогите нам, прошу вас! – как можно быстрее, выдавил Зирамир.
Уши окружил смех работорговцев. Здоровяк чуть ли не плевался от собственного хохота, походящего на гул латунной трубы. Карантин Сигрил лишь на мгновение удостоил своим взглядом Зирамира, после чего принялся дальше наблюдать за происходящим под стенами.
Треугольные крыши домов моментально кинулись в глаза, сразу напомнив, как выглядит город за стенами. По левую руку, где-то вдалеке, взвился дым, помечая расположение кузнечных мастерских, по правую руку, совсем рядом, буквально за следующим домом, как запомнил Зирамир, находилось стойло ездовых животных, однако, повозка туда не повернула, а поехала прямо. Длинная дорога, ничем не отличающаяся от правительственного тракта, вытянулась до так называемого Кольцевого Раздела – огромной торговой площади, нарисовавшей круг на городской карте своими лавками, постами и зданиями, в центре которого находилось одна из пяти правительственных крепостей. Сюда стекались все дороги и значительная часть денег. Аккуратно выложенная плитка вела на Кузнечную улицу, Цепной рынок, речной порт, Железный магистрат. В остальные районы шли ответвления от этих основных городских дорог.
Подкатив к Кольцевому Разделу, уши зашумели жужжанием толпы. Кто-то пытался сторговать пару монет на покупку корзины яблок, ставя в аргумент мятые бока некоторых плодов, другой испытывал терпение привратника борделя, утверждая, что никакой он не бродяга, а пахнет от него не тухлятиной, а новомодным парфюмом, ещё кто-то спорил о месте изготовления вина, пытаясь уличить торговца в продаже менее качественного товара, чем он сам заявляет. Свернули на Цепной рынок.
Широкая площадь с множеством торговых рядов, представляющих собой невысокие подиумы с находящимися на них предметами торговли – рабами. Запах здесь, на удивление, был далёк от того, что можно было бы назвать «вонь». Сама площадь была куда чище, чем Кольцевой Раздел, и гораздо спокойнее. Никакого шума, никаких споров о цене и прочего, что можно было наблюдать несколько минут назад, не было. Среди покупателей так же нельзя было встретить какого-нибудь грязного бродягу, выдающего гнутый железный прут за нечто ценное. Все посетители Цепного рынка выглядели куда более опрятно и цивилизованно, нежели на Кольцевом Разделе.
Жёсткая рука ухватилась под мышкой и небрежно потащила вниз, чуть ли не роняя коленями на землю. Зирамир в последний момент успел правильно поставить ступню, помогая второй ноге аккуратно встать на землю, избегая вывиха.
Низенькие ступеньки, предательски обманывая разум, заставили несколько раз споткнуться, чем вызвали негодование работорговца и парочку увесистых подзатыльников, заставивших уши гудеть. Такая красивая, искусно выполненная дверь, которую глаза видели впервые, отворилась, открыв проход в небольшом арочном здании.
– Laqarto, Финч, – проронил здоровяк, сидящему за широким угловым столом, невысокому человеку, затаскивая Зирамира внутрь.
– Новая партия, как вовремя, – в голосе Финча слышалось лёгкое воодушевление, – Это… всё? – увидев только двоих, мужчина перешёл на менее радостный тон.
– Людей, желающих ехать в столицу, становится всё меньше, особенно, когда границы войны подошли так близко, – пожал плечами здоровяк.
– А что беженцы?
– Они научились не заходить слишком далеко в лес, – слабая насмешка проскочила в гремящем голосе.
– Вот ведь… остальные примерно то же самое и говорят, – задумчиво произнёс Финч, – Ладно, я с этим разберусь, можешь идти.
Квептра сегодня светила ярче обычно, прямо-таки лезла в глаза, нагло, без разрешения. Лаперон Авьер не стал закрываться рукой от ослепительных лучей звезды, даже не опустил голову пониже, он не любил вмешиваться в дела природы – так картина происходящего выглядела более естественно и завораживающе. Лаперон просто восхищался естественностью в любых её проявлениях, вдохновляясь на соединение своих мыслей с искусством посредством кистей и красок. Время от времени Авьер открывал для себя муз в совершенно неожиданных для самого себя женщинах, но раз так произошло – значит, это естественно, и это главное. Нынешняя муза уже порядком приелась и потускнела в глаза творца, однако, мужчине сразу пришла, поразившая своей гениальностью своего же обладателя, идея. В сравнении с чем-то менее прекрасным, его муза должна тут же расцвести и заиграть новыми красками, потому как она дала явно меньше, чем могла бы. И это «что-то» должно быть похожим на неё, как-то напоминать, но в то же время быть настолько отвратительным и отторгающим, что один взгляд, одна мысль о музе, должна тут же опьянить разум вдохновением.