— Но теть! Илья сказал, что если мы не уйдем… — заныл Шими.
— Хватит с меня! Илья то, Илья се! — разозлилась тетка. Лицо ее покраснело, она стала повышать голос. — Твой Илья связался с бандитами! Сложит где-то голову, и поделом ему!
— Жаль, что я без тебя не уехал! — в запале выкрикнул Шими, и убежал в свою комнату.
— Шими! Ты не смеешь мне говорить такие вещи! Не смеешь! — тетка рванула дверь, но Шими успел закрыть ее на защелку. — Шими! Я же забочусь о тебе, ты должен это понимать, — говорила с той стороны двери тетка, но Шими ее не слышал, он бросился на кровать и закрыл голову подушкой. Потом они с теткой долго делали вид, что не замечают друг друга. Впрочем, это было не важно: они остались дома, вот что было важнее всего. Хотя Шими было все равно. Он никуда больше не выходил, сидел дома с теткой. Часами он сидел, глядя в пустоту. Пробовал читать книжки, из тех немногих бумажных, что были дома, но, с трудом одолев десяток страниц, бросал. Он больше не хотел выжить, даже просто жить — и то не хотел. Илья сказал, что тем, кто останется, конец? Ну и пусть, скорее бы, думал Шими, и заворачивался в одеяло. На улице было холодно, в квартире тоже. Температура падала все ниже и ниже, но тетке было на это наплевать В один из дней Шими узнал, почему: она принимала таблетки. Шими зашел как-то на кухню, шел тихо, без лишнего шума, и тетка его не заметила. Он не старался подкрасться, просто так получилось. Тетка стояла спиной к нему, и он увидел, как она достала с верхней полки, где в жестяной коробке хранились лекарства, круглый пластиковый пузырек с таблетками. Не поворачиваясь, она выпила таблетку, а может, и две, Шими не разглядел. Поняв, что тетка его не видит, он так же, бесшумно, как и пришел, отступил назад в коридор. Тетка принимает антидепрессанты — в другое время такая новость очень обеспокоила бы Шими, но сейчас ему было все равно.
Порядок, установленный Фрайманом, долго не продержался. Однажды утром Шими разбудила стрельба. Стреляли совсем рядом с домом. Шими вылез из под двух одеял — было не больше пяти градусов, так что спал он одетым, поежился, и пошел на кухню. Возле окна стояла тетка, и осторожно выглядывала на улицу.
— Что там? — шепотом спросил Шими у тетки, как будто его могли услышать.
— Полиция… Там полицейские стреляют друг в друга, — потрясенно ответила тетка. Шими выглянул, но никого не увидел, улица была пуста. Стрельба стихла.
— Там никого нет… — побормотал он.
— Значит, убрались, — с облегчением вздохнула тетка, но вот же миг стрельба возобновилась с новой силой. Бой сместился куда-то за обрушившийся дом. На центральной улице кто-то стрелял короткими очередями. Потом в дело вступил пулемет, он рокотал басовито, солидно. В ответ ему отрывисто тявкали винтовки. Несколько минут длился этот странный разговор, пока точку в нем не поставил выстрел танковой пушки. От неожиданности Шими сел на пол. Стало тихо, потом по центральной улице с лязгом прогрохотало что-то гусеничное, и бой вспыхнул с новой силой, на этот раз вдалеке.
— Невероятно, — пробормотала тетка, и ушла в свою комнату.
К вечеру до них донесся слух, что люди Фраймана что-то не поделили с полицейскими. Точнее, не поделили что-то полицейский генерал, командующий полицией Северного округа, и Фрайман. Часть людей пошла за генерала, часть — за Фраймана. То, что произошло неподалеку, не шло ни в какое сравнение с боем, что вспыхнул у нефтезавода. Люди Фраймана два раза пытались его взять, потратили уйму снарядов, но без толку. Полицейские, хоть у них и не было танков, как у Фраймана, завод отстояли. После этого улицы Городков опустели. Фрайман увел своих людей к туннелю, люди генерала засели на нефтезаводе.
— Илья был прав, — сказал Шими тетке. Странное спокойствие снизошло на него, как будто это он, а не тетка принимал антидепрессанты. Ему было все равно. Тетка спорить не стала, ушла к себе.
Прошло еще несколько дней. В доме почти закончились продукты, запас воды тоже подходил к концу. Шими с теткой стали пить «шипучку», что так и стояла в кладовке. Вдобавок ко всему, пошел снег. Спали Шими с теткой теперь в одной кровати, накрываясь всеми одеялами, что были. Тонкие стены дома не держали тепло. К вечер ветер усиливался, и завывал за стенами, свистел в щелях перекосившихся окон. Шими разломал на дрова стулья, и попробовал развести в комнате огонь. Комната мгновенно наполнилась дымом, и от идеи пришлось отказаться. Нужна была печка, но взять ее было негде. О том, чтобы сделать печку, Шими даже не помышлял, он не имел ни малейшего представления об устройстве.
Тетка заболела, легкий вначале кашель перешел в тяжелый, по нескольку минут, выворачивающий наизнанку.
— Надо уходить, — хрипло сказала она Шими в один из дней. — Так мы долго не протянем.
— Куда пойдем? — спросил Шими.
— Пойдем в туннель, — решила тетка. — Попросимся, может быть, нас примут. — По слухам, в туннель принимали людей, там Фрайман построил какое-то убежище. Принимали не просто так, а с разбором, но по каким критериям ведется отбор, никто не знал. Собственно, могло оказаться, что никого уже никуда не принимают. Последние три дня Шими с теткой из квартиры не выходили, и понятия не имели, остался ли в живых хоть кто-то из соседей. Впрочем, призрачная надежда все же лучше, чем ее отсутствие, поэтому Шими с теткой оделись потеплее, и пошли. Снаружи было не меньше минус пяти-семи градусов. Это потом, попривыкнув, Шими такой мороз и за мороз-то не считал, но тогда такой холод был ему в новинку. Из ватных одеял соорудили что-то вроде пончо, распустили на полосы шерстяное одеяло, и обмотали ноги, и пошли.
Шатаясь, и держась друг за друга, Шими и тетя шаг за шагом шли по засыпанной снегом центральной улице. Шли медленно, с большим трудом. Ноги проваливались в снег, порывы ветра надували пончо парусом. Тетка часто сгибалась в от накатывающих приступов кашля. До входа в туннель было меньше десяти километров, но путь туда занял у них почти целый день. Рядом, иногда едва различимые в снежной круговерти, двигались фигурки таких же, как они, несчастных. Все шли в одном направлении — к туннелю. Там было тепло, там была жизнь.
— Далеко еще? — тетка остановилась, и близоруко сощурилась.
— Тут рядом. Предпоследний светофор, — ответил Шими. От их дома, до туннеля, было двенадцать светофоров. Двенадцать больших перекрестков. Светофоры, ясное дело, давно не работали, но как вешки — отмечать пройденный путь, вполне годились.
Путь к туннелю преграждала баррикада из мешков с песком, и спирали колючей проволоки. В баррикаде был сделан проход, к которому медленно тянулась очередь согбенных, замотанных в тряпье фигур. Шими с теткой пристроились в хвост очереди, и стали подниматься по эстакаде, шаг за шагом. В туннель почт никого не принимали. Из-за спин Шими видел, что у прохода раз за разом повторяется та же картина: человек проходит внутрь, потом, через минуту-две, редко когда больше, выходит наружу. Больше — это когда охраняющие поход здоровяки вытаскивали сопротивляющуюся жертву силой. На глазах у всей очереди они пинками отправляли неудачника вниз по эстакаде. Одного, который сопротивлялся сильнее прочих, а может, просто что-то не то сказал, взяли за шиворот, и скинули с эстакады вниз головой. Остальные просто уходили вниз, глядя на тех, кто поднимался вверх, с ненавистью: у них еще был шанс попасть внутрь.
Прямо перед Шими и теткой шел мужчина средних лет, с девочкой лет двенадцати. Девочка держала мужчину за руку. Охрана пропустила их внутрь, чтобы через минуту вытолкать взашей. Мужчина с отрешенным лицом отошел на несколько шагов от ворот, девочка тащилась за ним. Внезапно он остановился, повернулся к охранникам, и хрипло закричал:
— Сволочи! Вы сволочи! Совести у вас нет! Здесь люди, такие же как вы! А вы! — мужчина закашлялся. Девочка со страхом смотрела на него.
— Где совесть была, там волосы выросли, — крикнул, глумясь, один из охранников. Одеты охранники были в теплые военные куртки, лица у всех скрывали вязаные лыжные маки и лыжные же очки.
— Фашисты! — отдышавшись, крикнул мужчина. — Люди, что вы стоите, бейте их!
Охранники переглянулись, потом один из них поднял винтовку. Он прицелился, несколько мгновений помедлил, словно сомневаясь, и выстрелил. Мужчина качнулся, и упал в снег лицом. Девочка, ковыляя, кинулась к нему, но не дошла: второй выстрел уложил ее в снег рядом с отцом.