— Добился своего? Убийца ты и отморозок, — бросил Джек Коцюбе.
— А что мне было делать, по-твоему? — закричал Коцюба, и схватил Джека за грудки. Грин заметил, что одежда Коцюбы покрыта засохшей кровью. — Дать им грузовик, чтобы они с детьми уехали? Они ведь не уехали бы просто так! И что было бы с этими детьми, ты подумал? Подумал? Все вы умные, пока кто-то другой решения принимает, и руки пачкает! А вы все в белом! — Коцюба махнул рукой, и вышел через дверь в соседний туннель. Тем временем, принесли носилки, и детей стали понемногу выводить. Те, кто постарше, несли раненых, кроме самых тяжелых. Достались носилки и Бени. Грин, не отходящий от него ни на шаг, схватился за ручку, и с еще тремя мальчиками понес Бени вниз, к воротам. У ворот стоял грузовик. В кузове сидели дети, прикрывая глаза ладонями. Грину тоже захотелось прикрыть глаза, но он решил потерпеть. Небо того стоило. Грузовик завелся, и уехал, а Грин стоял, и смотрел.
Слева от входа в туннель стояла пушка. Она показалась Грину очень старой, точно из фильма про Великую Войну. Сидя на колесе, курил сигарету солдат в черном берете. Еще один лежал рядом на матраце. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он мертвецки пьян. Вокруг, и ниже по эстакаде, у разбитого дота, расхаживали еще солдаты, они охраняли сидящих с руками за головой охранников. Их было от силы два десятка. Если бы Гельман знал, как их мало, он бы, наверное, так легко не сбежал, подумал Грин. Судя по всему, в нападении на туннель участвовало от силы сто человек. Из туннеля вывели еще одну группу детей. Чтобы их забрать, подъехал грузовик, и детей стали подсаживать в кузов. Подсадили и Грина. Он удивился, до чего деликатны были эти внешне суровые мужчины. С детьми обращались очень бережно, заботливо, успокаивали плачущих. Впрочем, таких было немного, дети в бараке за два года насмотрелись всякого, и плакать разучись. Грин сидел у борта, и смотрел вдаль. По эстакаде поднимались трое, один взрослый, и двое подростков. Старший из подростков был вооружен укороченной имперской винтовкой. В этот момент из туннеля вышел Коцюба. Как только идущие поравнялись с ним, он принялся сердито им выговаривать. Потом махнул рукой, и мальчики скрылись в туннеле. Взрослый чуть задержался — явно получил от Коцюбы втык, потом тоже пошел в туннель.
— Собирай артиллеристов, везите сюда остальные пушки, и снаряды. Есть работа, — услышал Грин слова Коцюбы, обращенные к солдату у пушки. Тот встал с колеса, и взялся за рацию. В этот момент грузовик завелся, и поехал. Туннель стал отдаляться.
Грузовик съехал с эстакады, и повернул направо, углубляясь в промзону. Туннель скрылся из виду, и Грин облегченно вздохнул. Чудовищное напряжение, в котором он жил последние два года, исчезло. Все кончилось, он у своих. Уже по тому, как обращались с детьми солдаты Республики, стало ясно, что рабства точно не будет. Да и чувствовалось в них что-то настоящее, скрытая добрая сила.
Грин больше никогда не был в туннеле. Со временем воспоминания о кошмаре длиной в два года, стерлись из памяти. Только иногда, в кошмарах, ему снилось, что он снова в туннеле, снова слышит, как староста бьет в рельс. Он просыпался в холодном поту, и потом долго не мог заснуть. В каком-то смысле, он навсегда остался в туннеле.
Глава 3. Семья
Небо всегда разное. Раньше, в прошлой жизни, Грин часто слышал это утверждение, но смысл его понял только сейчас. Он лежал на крыше дома, который когда-то был торговым центром, и смотрел в небо. Небо было голубое, и в этой бездонной голубизне плыли белые облака. Он мог часами смотреть, как они меняют очертания, сливаются, чтобы вновь разойтись, но уже другими. Смотреть в небо было интересно. Было интересно видеть вокруг не своды туннеля, а настоящие дома, и настоящую гору вдали. И пусть гора не была зеленой, как когда-то, пусть умер лес, и вокруг вместо чистеньких нарядных домиков стояли заброшенные руины. Все это значения не имело. Главное — было небо, было солнце, и ласкающий теплый ветерок.
На крыше Грин был один. Остальных детей, которых вывезли из туннеля, небо интересовало не до такой степени, чтобы валяться на крыше. Тем более, что детей в бывшем торговом центре, где жила Семья Сергея, осталось не так и много. Взрослых разместили в одном из зданий за перекрестком у туннеля. Там все были вперемешку, и «рабы», и «чистая публика» из второго туннеля. Коцюба и остальные его все-таки взяли. Верхушка, кроме Гельмана, сбежала через южный выход, а остальные попали в плен. Часть охранников сидела отдельно, под охраной, а остальные — на общих основаниях, вперемешку со своими бывшими подданными. Многие дети во втором туннеле, особенно маленькие, оказалась отобранными у родителей, и теперь люди Коцюбы понемногу разбирались с бумагами, выясняя, кто чей сын или дочь. Когда разобрались, большую часть детей из торгового центра увезли к родителям. Уехала и Лена, ее мама с папой благополучно пережили два года заточения и рабского труда. Остальные, у кого родителей не было, остались. Остался и Эрик.
Заботливые женщины, при виде отощавших сироток в тряпье, расчувствовались, и первое время Грину казалось, что он попал в рай. Всех вымыли, переодели в чистое, и кормили точно на убой, не жалея разносолов. Работать было не надо, и Грин, покушав, уединялся на крыше. Заместитель Сергея, Леха, подарил ему темные очки, Грин затащил на крышу матрац, и проводил дни в безделье, смотря в небо. Вниз он спускался только на ночь, и на обед. Он ценил этот недолгий отдых. Жена Сергея обмолвилась, что вскоре ребят начнут разбирать по Семьям. Привольной жизни оставалось всего ничего. Насколько Грин разобрался в обстановке, бездельников в Семьях не водилось по определению. Все, в том числе и дети, приносили пользу.
— Грин, там пришли в Семью отбирать, — мысли Грина оборвал какой-то малыш. Он высунул голову в люк, и тут же исчез: понесся оповещать остальных. Грин оторвался от созерцания облаков, потянулся, разминая затекшие плечи, и пошел вниз. Там, в окружении детей, сидела женщина средних лет, и рассказывала:
— Семья у нас хорошая. Места много, еды хватает. Что главное — люди золотые, хорошие, прямо скажу, люди. А вот деток у нас не очень много…
— Почему? — встрял вездесущий Эрик.
— Понимаешь, деточка, так получилось, что у нас не все в Семье с самого начала. Наш глава Семьи, он много людей спас, погибающих от холода. Меня вот спас. У всех нас кто-то близкий погиб. У меня тоже сыночек был, — голос женщины прервался. Грину стало ее жаль. — Вот так получилось, что у нас на восемнадцать взрослых только шестеро детей. Вы много пережили, но теперь худшее позади. У нас вы найдете теплый дом и заботливых родителей…
Слова женщины звучали до того притягательно, что Грин и сам не заметил, как оказался в первых рядах слушателей.
— А как зовут главу вашей Семьи? — спросил он у женщины.
— Илья. Илья Вишневецкий, — ответила женщина. В ее голосе прозвучали нотки гордости. Грина точно холодной водой окатили. Он пару мгновений постоял, моргая, затем развернулся к женщине спиной, и стал проталкиваться наружу. Женщина непонимающе смотрела ему вслед.
— Что, старый знакомый? — вслед за Грином вынырнул Эрик.
— Типа того, — не стал вдаваться в подробности Грин.
— Что, не хочешь к Илье в Семью? — спросил женский голос за спиной у Грина. Он развернулся. Женщину, что стояла перед ним, он ни разу не видел, она точно была не из Семьи Сергея. У нее были каштановые волосы и зеленые глаза. Чуть полноватая, не толстая, а именно что полноватая, с мужскими ухватками и волевым лицом, она сразу ему понравилось. С ее плеча свисала винтовка. Она стояла, расставив ноги в высоких мужских сапогах, и твердо смотрела ему в лицо.