— Я не понимаю, что тут объяснять, — без тени паники ответил Грин.
— Дурака валяешь, — дернулся отец. — Ты не понимаешь всей серьезности твоего положения.
— Понимаю, — усмехнулся Грин, и поморщился: рана на лбу отозвалась резкой болью…
— Тогда объясни, как этот флаг у тебя оказался. Почему ты его поднял? Что за отношения связывают тебя с Шейхом?
— Тут нечего объяснять, — спокойно ответил Грин. — Флаг это не мой, а Роберта. Он носил его в рюкзаке, как талисман.
— Хорошо, а почему тогда ты его поднял? Что за муха тебя укусила?
— Когда я понял, что мы заперты в опорном пункте, то вспомнил, что у Коцюбы был сарацинами договор. — Тщательно подбирая слова, стал объяснять Грин. — И у меня возникла мысль, что, может быть, они не станут стрелять, если мы поднимем флаг Республики. Наверняка я этого не знал, конечно, но надеялся. Иначе у нас не было шансов, ни единого. Шейха я увидел первый раз в жизни.
— Так, — откинулся в кресле Эран. — А мне рассказали совсем другую историю. Знаешь, какую?
— Конечно, знаю. Вам рассказали, что я ругал Землю Отцов, и призывал к бунту. Что я поднял флаг Республики, чтобы поднять народ против власти. Что я сговорился с Шейхом, чтобы предать Землю Отцов. Так? Я даже знаю, кто вам это рассказал.
— Не совсем так, — ответил Эран. — Нам рассказали две версии. Одну, что ты сейчас озвучил, и другую. По второй версии ты отличный командир, и бесстрашный воин. Вот и скажи мне, кому мне верить?
— Этого я не скажу, — покачал головой Грин. — Что бы я не сказал, это только усилит ваши подозрения. Думайте что хотите. Можете меня расстрелять, если надо. Мне плевать.
— Какой ты быстрый — сразу расстрелять, — усмехнулся Эран. — Ты-то на моем месте что бы сделал?
— Я бы не верил предателям и трусам, вот что я бы сделал, — ответил Грин. — Но все равно бы расстрелял, просто чтобы спать спокойно.
— Напрашиваешься? — набычился Эран.
— Нет. Просто говорю, что думаю.
— Дурак! А если мы тебя и впрямь расстреляем?
— Не расстреляете, — Грин посмотрел Эрану в глаза, и усмехнулся.
— Уверен? — прищурился Эран.
— Уверен, — бросил Грин. — Меня расстреляете, с кем останетесь? С ними? — Грин указал за окно. — Когда все сматывались, поджав хвост, я пошел со своими людьми на опорный пункт. Если бы все так сделали, Сафед был бы наш. Расстреляете меня, и никто никогда за вами не пойдет. У людей к вам и так много вопросов. Пока что они их друг другу задают, но скоро станут спрашивать вас. Например, как оказалось, что сарацины практически без боя взяли линию обороны? Почему никто не организовал отпор? Почему бросили оставшихся в Сафеде гражданских? У вас есть, что ответить? Подумайте над этим, а я пошел. У меня был очень тяжелый день.
Опираясь на костыль, Грин встал, и пошел к двери. Один из гвардейцев перегородил ему дорогу, но, повинуясь жесту Эрана, отошел в сторону. Ковыляя, Грин вышел за дверь.
— Что будем с ним делать? — спросил Эран у Альберта, когда офицеры остались одни.
— Тебе решать, ты командир, — пожал плечами Альберт.
— Ладно, пока оставь его в покое, — решил Эран. — Но смотри в оба. Может, он сказал правду, а может, и нет. В одном он прав: трогать его сейчас опасно. Народ может не понять. Так что не спускай с него глаз.
Грин, не отрываясь, смотрел на прямоугольную плиту из серого камня, и черные буквы на ней: «Роберт Краних, солдат». Народ расходился с кладбища, у могилы стояли только Грин с Денисом, и младший брат Роберта, Даник. Рядом, в двух метрах правее, буквы на точно такой же плите гласили: «Райво Краних». И, чуть ниже: «Отдал жизнь за нас».
— Роберт Краних, солдат, — Грин не заметил, как произнес это вслух. — Пал на чужой войне.
— Как так получилось, Грин? — спросил Даник. — Почему он? Почему он должен был за этих гадов воевать? — В глазах у Даника стояли слезы. Он пытался их скрыть, но они все равно прорывались.
— Он воевал не за них, — покачал головой Грин. — Он дрался за нас. — Грин помолчал, спросил: — Как мать?
— Плохо. Да ты сам видел, — ответил Даник. Его мать, по сути, под руки увели с кладбища женщины. Она с трудом стояла на ногах, и выглядела очень плохо.
— Иди домой, Дан, — приказал Грин. — Присмотри за матерью.
— А вы? Вы что же, не собираетесь ничего делать? Что, все зря? — закусил губу Даник.
— Тебе сколько лет, Дан? — задумчиво спросил Грин.
— Четырнадцать! — Даник сжал кулаки.
— Иди домой, Дан, к матери, — повторил Грин. Даник не сдвинулся с места, и Грин прикрикнул: — Да иди же! Иди, и передай ребятам, пусть будут наготове, и ждут сигнала.
— Когда? — спросил Даник.
— Скоро, — ответил Грин, и повторил, глядя на могилу: — Скоро…
Тысячи беженцев, скопившихся в Поселке и промзоне, надо было как-то устраивать. Армия нуждалась в переформировании. Масштаб потерь власти держали в секрете, но ясно было, что они значительны. Многих и многих недосчиталась Земля Отцов. Строилась новая оборонительная линия, на этот раз сразу за Поселком. План был прост — отгородиться от сарацинских территорий цепочкой укрепленных пунктов. Дела хватало всем. Но про группу Грина, казалось, забыли. У властей хватало забот и без него. Шли дни. Грин потихоньку поправлялся. Он вместе с бойцами поселился в Семье Бориса. Тот даже рад был таким гостям, и старался угодить, чем мог. Когда вокруг творится черт знает что, хорошо иметь рядом вооруженных, натренированных, уверенных в себе парней. Бойцы, пользуясь передышкой, оттягивались кто во что горазд. Никиту отпустили из лазарета спустя неделю. Держать оружия он не мог, но в остальном чувствовал себя хорошо. После прорыва из Сафеда члены маленького отряда еще сильнее сдружились. Никита влился в команду, о былой неприязни никто не вспоминал. Мишку, которого отец Грина забрал к себе, сменил Амир, тот, что вел бронетранспортер.
— Ты мне второй раз жизнь спас, — поблагодарил Грин Никиту, когда навещал того в лазарете.
— Это как? — не понял Никита.
— Ведь это ты сказал Эрану, что я вел себя как подобает? — полуутвердительно спросил Грин.
— Да. А разве это неправда? — прикинулся валенком Никита.
— Правда, — улыбнулся Грин. — Новые указания насчет меня получил?
— Да, получил, — спокойно ответил Никита, глядя Грину в глаза.
— Будешь выполнять? — поднял бровь Грин.
— По обстоятельствам, — в том же спокойном тоне ответил Никита. Грин заметил, что у него с Никитой появилась общая черта — вот это вот ледяное спокойствие. Они перешли на новый уровень, взгляд на жизнь, и смерть изменился. Если бы не это, отец с Эраном его бы не пожалели. Важно было не то, что он сказал, а как он это сказал. Своим поведением, мельчайшими нюансами, своей энергетикой, он внушил им, что их подозрения безосновательны, и его оставили в живых. Грин прошел по лезвию бритвы, не сбив дыхания.
Так прошел почти месяц. Сарацины не пересекли условных границ изрядно уменьшившейся Земли Отцов. Грин занимался тем, что ел, спал, гулял, разрабатывая заживающую ногу, и снова ел. Отдых пошел ему на пользу, он поправился, поздоровел и стал похож на обывателя. А потом Грину снова стали сниться сны.
На этот раз ему приснилось, что он стоит на берегу горной речки. Быстрый поток, бегущий в галечном русле, наверное, журчал, но Грин не слышал ни звука. Кино оказалось немым. На берегу речки, где сосны отступали от берега, образуя поляну, стояла конусообразная палатка из шкур, рядом с палаткой горел костер. У костра на бревнах сидели двое. Одним из сидевших был старый шаман, которого Грин уже видел. Голый по пояс, с трубкой в зубах, он строгал что-то самодельным ножом. Напротив него сидел Вайнштейн. Вайнштейна Грин узнал не сразу. Он казался моложе на двадцать лет. Вайнштейн что-то горячо доказывал шаману, тыча пальцем в лежащую на коленях книгу. Шаман кивал, то ли соглашаясь, то ли просто так, и попыхивал трубкой. Над костром поджаривалась туша какого-то зверя. Вайнштейн периодически отвлекался от книги, чтобы повернуть вертел. Грин постоял в стороне, не веря своим глазам, потом подошел. Вайнштейн глянул на него, и что-то сказал шаману. Оба рассмеялись, и шаман указал Грину на бревнышко. Грин сел. Вайнштейн стал что-то возбужденно ему говорить, но Грин не услышал ни звука. Когда Вайнштейн понял, что Грин его не слышит, он попросил помощи у шамана. Шаман протянул Вайнштейну то, что выстрагивал все это время. Оказалось, что он сделал из куска сосновой коры лодочку. Вайнштейн просиял, нашел ровную палочку, и, проковыряв по центру лодочки дырочки, приделал мачту. Затем, он достал из заднего кармана записную книжку с котом на обложке, вырвал оттуда листок, и у лодочки появилась мачта. Вайнштейн встал, и подошел к реке. Держа мачту двумя пальцами, он опустил лодочку на воду, и отпустил. Течение тут же подхватило ее, и понесло. Вайнштейн обернулся к Грину, и вопросительно глянул на него: понял, мол? Грин кивнул, подтверждая. Вайнштейн дружески обнял Грина, что-то сказал, и вдруг столкнул его в воду. Ледяная вода обожгла Грина, он крикнул что было сил, и проснулся.