Удивительно, но довольно быстро он приобрел те самые черты, которыми так восхищался у итальянца. Стал вальяжным, немного расслабленным, чуть снисходительным собеседником. В его красивом, волевом лице появились мягкие черты. Он стал уравновешенным, и все шло своим чередом. Все приходило словно само собой. Женщины сходили по нему с ума. Карьера складывалась наилучшим образом.
Метаморфозы, произошедшие за каких-то полгода, были невероятны. Он все еще никак не мог поверить, что это случилось с ним.
Когда он первый раз попробовал добавить к шише травку, результат вышел удручающим: у него разболелась голова, а все удовольствие от ровного, спокойного кайфа шиши было потеряно из-за волнообразных толчков, которыми воздействовала марихуана на его мозги.
Но зато это было начало. И начало стремительное. Наверное, самые опытные московские наркологи не смогут припомнить случая более быстрого низвержения в бездну.
Уже после одного этого раза все пошло к черту. Его перестало удовлетворять наличие спокойного ровного удовольствия, которым так дорожил его друг-итальянец. На травку серьезно подсесть нельзя, в этом он был уверен и потому такими же семимильными шагами ринулся дальше, минуя анашу, гашиш и марихуану, благо возможности находить наркотики у него были широкие.
Фармацевтическая промышленность предлагала изворотливым гражданам большой выбор разнообразных медикаментов, «расширяющих сознание».
Он вспомнил типичный анекдот советских времен. Наркоман нанялся сторожем в зоопарк – караулить черепах. Проработал одну ночь, и когда на следующее утро сотрудники зоопарка пришли на службу, то увидели, что в террариуме не осталось ни одной черепахи. «Как же так?!» – спросили наркомана. «В натуре, чуваки, – ответил он, – я калитку приоткрыл, а они как ринулись!»...
А когда появилась возможность доставать героин, он понял, что нашел наконец свою единственную любовь. И свое призвание. Ведь ничто и никогда так не радовало его. Ничто не давало таких богатых и глубоких эмоций. Ничто не ввергало в такую пучину переживаний.
Внешне все рухнуло. Карьера была разрушена, друзья отвернулись от него, женщины давно бросили.
Но он-то знал, что был абсолютно счастлив. К другим наркоманам, к их жалким потугам слезть с иглы, к их безвольному прозябанию, к их психологической зависимости он сам относился с непередаваемым презрением.
Ведь он сидел на игле больше пятнадцати лет. И был глубоко убежден, что если бы не старания близких, если бы не их настойчивые попытки «исправить» его жизнь, иногда приносившие временный успех (а потому уводившие его от главной линии жизни), если бы он был снабжен героином на долгие годы вперед, то и прожил бы их – вплоть до глубокой старости, никого не трогая, никому не завидуя и никому не мешая.
Потому что больше всего в жизни он хотел быть наркоманом, и он был им.
И вот сейчас он лежал в комнате, когда-то поражавшей знакомых своей обстановкой, а теперь совершенно пустой. Только крошечная битая-перебитая магнитола «Сони» подмигивала красным огоньком. Он лежал на спине и слышал не то музыку, не то стихи:
Это по «Нашему Радио» гоняли последний хит группы «Мечтать»...
Это было словно о нем.
Он открыл кожаный несессер, единственную на свете вещь, которой он дорожил– подарок брата, и достал оттуда многоразовый шприц с навинчивающейся металлической головкой и прокопченную серебряную столовую ложку. Собственно, больше в нем ничего и не было, все отделения, предназначенные для ножниц, пилочек для ногтей, бритвы и тому подобных мелочей, составляющих быт следящего за собой интеллигентного мужчины, были давно и безнадежно пусты. Несмотря на трясущиеся руки, автоматическим рациональным движением он с ходу навинтил на шприц недостающую часть и, усмехнувшись, подумал, что такими же четкими, отточенными жестами могут похвастаться разве только киллеры, собирающие свое оружие перед работой.
Больше он не успел ничего сделать, потому что в квартире появился Голос. Голос был не мужской и не женский. Он перестал различать людей по полу, это ничего не значило. Присутствие Голоса ничуть его не удивило, за долгую свою карьеру наркомана и не такое случалось.
– Ты кто? – на всякий случай все же спросил он, но на самом деле лишь шевельнул губами.
– У тебя провалы в памяти? – удивился Голос. – Я твой доктор. Ты уже почти здоров, дорогой, осталась самая малость, осталась последняя доза.
– Доза?
– Доза лекарства, я имею в виду. У тебя была страшная ломка. Непостижимо, как ты ее выдержал. Но зато это значит, что наше новое лекарство действует! И это феноменально. Скоро ты станешь новым человеком. Я тебе помогу. Давай сюда шприц.
Он хотел было сказать, что не желает становиться ни новым, ни человеком, но он уже и не желал говорить что бы то ни было.
Голос поколдовал над ним, но он уже не ощущал ни его присутствия, ни укола, ни себя.
Он почувствовал только легкое шевеление не то у груди, не то у лица, словно дуновение ласкового ветра... Но движение ушло куда-то вверх. Последний раз он сделал усилие и посмотрел наверх. И успел увидеть, как туда унеслась странная легкая тень. Это была его душа.
Часть первая
1
В оправдание Турецкого следует заметить, что он встретил ее случайно. Как человек порядочный, он не искал приключений.
Встреча произошла на брифинге в Национальном бюро по наркотикам, а на брифинг он угодил по досадной оплошности – не вовремя попался на глаза начальству.
Публика собралась весьма представительная, в президиуме восседали: зам. министра внутренних дел, начальник УНОН (Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков) генерал-лейтенант Кривенков, еще один генерал из ФСБ. Двух последних Турецкий видел впервые в жизни и, если бы не стоявшие перед ними таблички с указанием фамилии и должности, так бы и не узнал, что это за важные птицы. Партер заполняли тоже сплошь высокие чины.
Она делала доклад. Ее место в президиуме пустовало, а на табличке значилось: «Т. В. Старухина. Директор НБН». То есть Национального бюро по наркотикам. Королева бала.
Турецкий опоздал: по случаю жары купил в буфете пару банок холодного (оказавшегося совершенно ледяным) пива и теперь был вынужден любоваться докладчицей из последнего ряда. Около сорока пяти, определил он, хотя не дашь ни за что. Не из тех, которые ягодки опять, а чрезвычайно редкое у нас явление – по-прежнему секс-символ, без всяких скидок, в лучших голливудских традициях. Благородный фас (в профиль она не поворачивалась), чуть-чуть надменный, но тут понятно: должность обязывает, волосы собраны сзади в замысловатую конструкцию, натуральная блондинка – во всяком случае, в это отчаянно хотелось верить, – стройная, как фотомодель. По крайней мере, выше пояса, остальное скрывала трибуна. Он пытался проникнуть сквозь нее взглядом и даже вспотел от напряжения.
И еще оттого, что солнце припекало его бок. Вообще в зале было достаточно свежо, а окна занавешены, и конечно же единственное жаркое место досталось ему, за то что позволил себе пять минут блаженства – то самое пиво, от которого ломило зубы. Вторая банка лежала в пакете и хранила пока былую прохладу. Турецкий косился на нее с вожделением, но приложиться не решался. Отчасти потому, что ему казалось – она смотрит именно на него: Старухина выступала не по бумажке. Допустим, предположил Турецкий, по совету старины Карнеги она выбрала из всей аудитории наиболее приятное лицо.
Кто-то из-за спины потянул пакет, и он инстинктивно вцепился в ручку, не отрывая взгляда от докладчицы.