Цена золота. Возвращение
ЦЕНА ЗОЛОТА{1}
ПРОЛОГ В ДЕВЯТИ ЧАСТЯХ
Что можно получить за тысячу лир чистым золотом? За две тысячи? А за большой каменный дом посреди села? За множество котлов с сезамовым и ореховым маслом, за гектары виноградников и бочки вина?
Все это было у Хадживраневых из Перуштицы{2}. Презренная райя{3}, они пожелали снискать себе богатство и почести. Нашлось немного для подкваса, бог дал здоровье и удачу, и — пошло. Сам Исмаил-ага Сулейман-оглу, первый человек турецкого села Устина, стал ездить к ним в гости. Он доводился правнуком золотому спахии{4} Алтын-спахилы Сулейману-оглу, прославленному султанскому рыцарю, что участвовал во взятии Будапешта, отуречивании Родоп{5} и был пожалован землями в этом крае.
О большей чести Хадживраневы не могли и мечтать. Но только-то они добились желанного, как однажды, в апреле, сыновья их отказали аге в гостеприимстве, заделались бунтовщиками…
Учитель Петр Бонев{6} их завлек. Не было у него ни кола ни двора, как говорил Хаджи{7}-Вране, а только — острый язык да застарелая чахотка, оттого и легко было ему болтать об «общем деле», о «свободе и смерти». Чего ему терять? Чорбаджи{8} Рангел Гичев, что женат был на старшей сестре Учителя и — бог и люди тому свидетели — немало денег потратил на учение своего смышленого и хилого шурина, жалел потом, что давал ему хлеб, а не отраву.
Все пошло от Учителя. И зачем он это сделал, когда (так поговаривали) и сам колебался?
Было то в страстную субботу — последний мирный день. Еще до света потянулись в горы верховые. Это Учитель с десятниками поехали осматривать родопские пещеры — годятся ли они для укрытий.
Там застал их рассвет. Одни среди сумерек горных ущелий, среди затаившейся ночной тишины, они слышали, как наперебой поют в селе тысячи петухов, видели, как золотые православные кресты новой церкви блестят над едва порозовевшей далью. Солнце было еще скрыто от глаз, только кресты искрились — словно это они излучали кроткий розовый свет, словно это они рождали утро.
— Слушайте и смотрите! — сказал Учитель, остановив коня. — Вдоволь наслушайтесь и насмотритесь! Только зачем мы назвали церковь именем Михаила-архангела, а не святого Рогле?
Рогле не был святым. Когда-то, когда отуречивали окрестные села, кузнец Рогле пошел в гайдуки и отстоял Перуштицу. Но и после продолжал гайдучить. Не пристало называть его святым.
Еще что-то чудно́е сказал Учитель, а потом отъехал в сторону, к Борун-роднику, напоить коня. Десятники медленно продолжили путь к пещерам. По дороге они то и дело останавливались, поджидая Учителя, но он так и не нагнал их. Когда они возвращались час спустя, он все еще был у каменной колоды родника, все еще посвистывал коню, предлагая напиться; конь глядел на него недоуменно, а он стоял в оцепенении, глубоко задумавшись, и из глаз его катились слезы.
Уже стало известно, что нашлись предатели, что многие села не подымутся, и еще прошлой ночью на севере, в горах за Филибелийской равниной, алели пожары. Они казались близкими пастушескими кострами: протянешь руки — пламенем обожжешь. Верно, из сел и хуторов были сложены эти костры, коли видны были так далеко, а перуштинцы не помнили такого с самых кирджалийских{9} времен.
Так и стоял Учитель. Переглянулись десятники, а Павел Хадживранев сказал:
— Эй, Учитель, если нет в тебе решимости…
— Все решено! — ответил Учитель.
— А давешние пожары?
— То горели турецкие села, Павел, стоит ли о них жалеть?
В ту же ночь с Родоп спустились трое помаков{10}, вел их известный головорез Дели-Асан Байман-оглу. Они перевалили Власовицу, миновали крайние махалы{11}, ко всему присматриваясь привычными к темноте глазами, и дошли до Тилевой кофейни, что на площади. Там их остановил повстанческий патруль. Осветили фонарем их лица и узнали.
Спросили Дели-Асана, зачем он пожаловал, — уж не подряжаться ли в полевые сторожа? Потому как он часто, являясь в Перуштицу, говорил: «Я теперь ваш полевой сторож», и сам назначал, какой будет плата и куда приносить ему в обед жареного цыпленка; жил с неделю-другую и уходил. За это время и с мужчинами дрался, и на женщин посягал, и скот уводил…
— Не-е-ет! — ответил он весело патрулю, остановившему его возле Тилевой кофейни. — Ха-ха-ха! Хороши у вас цыплята, да только кончились те времена, не тот нынче болгарин, так ведь? — Говорил он с ухмылкой, небрежно опустив руки на заткнутые за пояс пистолеты, и все поворачивал свою большую медвежью голову — хотел разглядеть, кто стоит в темноте у него за спиной. — Полюбилась мне Перуштица, хотя сам я не очень-то был ей по нраву… Только трудненько вам придется без Дели-Асана, ой, трудненько! Кто-то теперь у вас проказить станет, а?