— Имею честь передать молодоженам высочайшее поздравление Его Высочества… Телеграмма.
— Все ручейки стекают в море — небесные и горные, чистые и мутные, — сказал громко Павел. Гости подхватили: «Верно, верно!» А он протянул руку к полковнику: — Полковник, подайте сюда телеграмму, мы с Его Высочеством понимаем друг друга с полуслова.
— Даже без слов! — воскликнула Марина. — Пусть даже нас ничто не связывает, мы все равно отлично понимаем друг друга!
Она сидела без сил среди белых роз, как бы сливаясь с ними. Гости смеялись. А Павел в тревоге спрашивал себя, когда и чем кончится это торжество.
Оно кончилось следующим летом, в такой же воскресный день после успенья пресвятой богородицы. Только гости уже не сидели, а стояли вокруг длинного черного стола. На нем, утопая в цветах, лежала Марина Кирякова — сломанный, увядший, бледный стебелек, завядший в верхних комнатах. Она и теперь продолжала свой путь.
Часа через два Павел и арнауты уже нахлестывали лошадей — «Ай-я-я! Ай-я-я!», — и маленький, захолустный городок скоро исчез у них за спиной.
А к полуночи, на уставших лошадях, они уже поднимались по звонкой мостовой Небет-тепе, под темными эркерами спящих домов.
За углом расцвел красный фонарь. Павел соскочил с жеребца и накинул повод на странный обелиск — символ мужской силы, стоявший у входа.