— Не дам! — крикнул вдруг Хаджи-Вране и поднялся. — Кто хочет, пусть дает, а я не дам!
— Постой, Вране, постой, дай подумать, — простонали другие, не отрывая глаз от ощетинившихся холмов. Старцы брели потихоньку вниз. — Погоди, послушаем, что они скажут… Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь…
— Семь тысяч скажут, чего ждать? — ответил Хаджи-Вране. — Не дам!
— Чорбаджия, — робко взмолился горбатый Гуджо, который все вертелся возле старейшин, — кто другой нам поможет, как не первые люди села? Одна надежда — на вас да на бога…
— Так, — ответил Хаджи-Вране, — на нас, значит, ваша надежда… А после станешь меня называть «чорбаджия»? В пасхальную ночь станешь мести для меня эти плиты? Станешь варить мне ароматный кофей?
— По гроб жизни, дед Хаджия.
— А сыновьям моим?
— Чего? — не понял кофейщик.
— Будешь, спрашиваю, сыновьям моим варить кофей? Будешь поджидать их от заутрени, подметать да прыскать водичкой перед их приходом?
— Точно так же, как поджидал тебя, чорбаджия…
— А если им нечем будет платить?
— И если платить будет нечем…
— Врешь, каналья! — крикнул Хаджия и замахнулся, словно хотел ударить. — Вре-ешь!
Гуджо скрылся в кофейне. По тропинкам Власовицы продолжали, ковыляя, спускаться к селу старики. Башибузуки дали им дорогу.
— Вране, — сказали другие старейшины. — Что-то ведь у нас останется. У тебя — виноградники, яхна{17} и бочки с вином…
— А за сезам чем я буду платить? А батракам что дам? Перестанут, говорю я вам, молоть жернова, и мои и ваши… И тогда такие, как этот горбун, глядишь, вытащат по пятьдесят лир, потому что все бедными прикидывались, не выручали село… Вытащат, говорю вам, и купят нас вместе со всем нашим добром, со всеми нашими потрохами… Община у таких в счет долга от силы пять, а то и меньше золотых потребует, а у них по полсотни, а то и по сотне припрятано.
— У Гуджо нет, — сказали старейшины.
— У него, может, и нет, только все же найдутся такие, чье золото не на виду, как наше… потому что они где-то посередке — ни к беднякам не причислишь, ни к богачам…
— Найдутся и такие, слов нет.
— А вы знаете, кто они? Если не знаете, так узнаете, потому как на них будут батрачить ваши дети!
Старейшины примолкли, а Гуджо, поборов страх, — как видно, он все слышал, — снова сказал:
— Не тревожься, дед Хаджия! Ведь вы с пустыми руками начали когда-то — ты и твоя бабка Хаджийка! А сейчас и добра у вас много, и рук в доме с избытком, — еще больше наживете. Да и мы за вас бога будем молить, — всем селом…
— Пш-шел, собака! — шугнул его дед Хаджия, но, увидев, что тот повернулся спиной, удержал его: — Постой… Постой… Я дам пятьсот и обратно не потребую, если ты дашь твоих пятьдесят…
— Дал бы, да нет их у меня, — пятясь, ответил Гуджо.
— Поклянись ребенком, что нету!
Единственный ребенок остался у Гуджо — кофейщиковы дети умирали, едва дожив до десяти. Живому было восемь. Гуджо побледнел.
— Поклянись, — настаивал Хаджия.
— Да ты что — господь или поп, чтоб я тебе клялся? — впервые огрызнулся Гуджо на человека богаче себя, ушел в дом и больше не показывался.
— Видали? — сказал Хаджия. — Кто-то из нас будет прислуживать вот этому… Да и кофейни не откроешь — двух много для села.
— Полно, Вране, — сказали другие. — Нужно ведь что-то решать.
— Вот и решайте, — ответил Хаджия. — А я уже решил. Не дам.
— Стало быть, смерти захотел? И себе, и сыновьям своим, и внукам?..
Не сразу ответил Хаджия. Смотрел, как по извилистой тропе медленно приближаются посланцы, как подпрыгивают их посохи с белыми тряпицами, как убывает их путь, подобно песку в церковных песочных часах. Белые подпрыгивающие точки были как бы песчинками времени и пути, и они все сыпались, сыпались.
— Не знаю, какой срок дал Тымрышлия, — сказал он наконец. — И что сумел сделать чорбаджи Рангел Гичев в Филибе, не знаю… Но если Азис-паша пошлет аскеров{18}?.. Паша может одним махом избавить нас и от Учителя и от Тымрышлии… И выкупа не потребует… Только благодарственное письмо султану, подписанное всем селом…
И снова замолчал Хаджи-Вране. И снова все вперили взгляды в белые песчинки, которые сыпались, сыпались. Никто не верил, что Азис-паша, или Решид-паша, или другой какой паша кинется их спасать, потому что в эти дни у пашей было дел по горло и во многие места вилайета{19} нужно было вести им аскеров, но никто не знал и другого — что предпочесть: стать равным с другими в смерти или равным с другими в бедности…