— Вот именно, — подтвердил судья. — И по призванию тоже!
— Значит, я знаю толк в свиньях? — быстро переспросил толстяк. — И умею с ними справляться? Хозяин, помогай! — крикнул он.
И Павел полетел на пол. Он слишком поздно увидел над собой белый передник хозяина, все это время наверняка стоявшего наготове у него за спиной. Толстяк не посмел бы напасть один. Хозяин был грузным, тяжелым; и, уже лежа на полу, Павел почувствовал на лице мокрый рукав и мокрый край рубахи; его шибануло запахом вина и ракии; потом он почувствовал на своей шее чужие пальцы — они прекратили доступ воздуху, запахам; его колотили затылком о масляный пол. «Мой френч!» — подумал он, елозя руками по полу и пытаясь подняться. «Как я в нем… с такими пятнами!»
— За народ, значит, — хрипел над ним хозяин, — за народ… Если так, то зачем меня под поджог подводишь? Умри, как Петлешков{67} — тогда я тебя признаю…
Еще что-то говорилось, но уже в стороне; опрокинулся стол; зазвенело стекло — видно толстяк повалил судью. Если и были люди за другими столами, верно, сидели оцепенев, как муфтий. «Муфтий, муфтий; куда же я теперь в таком френче?» Но еще немного, и грудь его разорвется — твердое колено корчмаря подпирало ее снизу, и все, что было съедено и выпито за этот вечер, подкатило к сердцу. Он осознал, что еще миг — и не останется больше ни тяжести, ни боли, ни стыда. Правая ладонь, перестав елозить по полу, переместилась к карману — плавно, чтобы никто не заметил; он нащупал рукоятку пистолета, и та как будто сказала: «Не бойся, я тебе верна. Будет так, как решишь…» К телу прихлынули силы. Казалось, пистолет сам приподнял кисть руки и сам обрушился на висок корчмаря. Пальцы, сжимавшие горло, ослабли. Рукоятка снова занесла его руку и снова обрушила ее на висок. Корчмарь испустил вздох и медленно опустил голову на грудь Павла, будто хотел его обнять…
Он еще лежал безмолвно на груди Павла, другая пара на полу тоже притихла. Сквозь треск выстрелов внутрь долетали короткие возгласы: не призывы сдаваться и не ругательства, а команды, выкрикиваемые единым духом — между выстрелом, перебежкой и новым выстрелом; и топот ног был слышен; и чья-то круглая тихая тень замаячила над хозяином; круглая и тихая, готовая к прыжку. Тяжесть, навалившаяся на Павла, снова приобрела прежний запах, но он не отбросил ее в сторону, а только глубоко вдохнул этот запах, благодарный за то, что она его прикрывает. И снова вдохнул всей грудью, словно этот последний глоток мокрого проспиртованного воздуха был нужен ему для вечности. Тень приблизилась, нависла темной массой над белым передником, — и рука Павла выстрелила снизу сама. Он не почувствовал уверенности и хотел еще раз нажать на курок, но тень повалилась — на колени, на локти — и уткнулась лицом в пол. В двух-трех пядях от головы Павла. Нежданная смерть наконец-то сблизила их. Растопыренные пальцы разжатой ладони подрагивали. Павел ощутил их теплое прикосновение, в них не было оружия, они как бы говорили: «Не бойтесь, не бойтесь… Просто час встречи был неудачно выбран».
— Господин Хадживранев, господин… — бормотал бывший офицер.
Павел скинул тело хозяина и сел на корточки.
— Простите, но лампу зажечь не могу. Сами понимаете…
— Я человек военный, господин Хадживранев, и не позволил бы… Мы под обстрелом.
— Вот именно, — ответил Павел. — Но я хотел бы вам помочь, господин… Простите, я стрелял в вас, но не знаю даже вашего имени.
— Мое имя ничего не говорит, господин Хадживранев, таким оно и останется. Я был надеждой семьи, но так ничего и не смог для нее сделать. Потом, по документам, узнаете мою фамилию.
— Если останусь жив.
— Я же сказал, что вы-то останетесь! Вот, меня не будет, а вы…
— Но, кроме того, вы сказали, что не станете поднимать на меня руку. Зачем вы это сделали? Сделали все возможное, чтобы предсказание ваше сбылось!
— Я не поднимал на вас руку, вот — мой пистолет лежит в кармане. Я не думал вас убивать, хотел только связать, чтобы избежать излишних жертв.
— Связать и выдать тем, кто за воротами?
— Это не было бы предательством! Они бы не стали стрелять в связанного Хадживранева. В бою, при равных шансах, да, естественно, но так!.. У них бы рука не поднялась… Как и моя…
— Сегодня на мосту меня застрелили без боя!
— Там… там… — раненый все чаще умолкал и сплевывал. — Мерси, я не нуждаюсь в платке… это не кровь. Рана, кажется, брюшная… На мосту они рассчитывали сойти за разбойников, а здесь… здесь…
— Здесь — за патриотов, — сказал Павел.
— Что бы они ни сделали, хотят они того или нет, вам бы достались и мученический венец и слава.