— Разумеется, — ответил адъютант. — Я ни в коем случае не хотел бы подобными словами бросить тень на корону, но в то же время вполне естественно, что она защищает своих сторонников с бо́льшим рвением, чем ваших. Защищает их жизнь и их честь…
— Я это знаю, господин адъютант, и к сожалению, слишком хорошо, — тихо сказал Хадживранев и, печально качая головой, отвернулся к окну. Ритуал был окончен. Поза гостя тоже потеряла торжественность. — Я чудом уцелел в Стамбуле, и при переправе через Марицу, и здесь, на этом постоялом дворе. Я получил заверения монарха, а вынужден был защищаться, пускаясь на хитрость, опираясь на наемников, оружие и друзей. Но, разумеется, и этому придет конец. Я хорошо это знаю. Что еще вы имеете мне сообщить, господин адъютант?
Адъютант молчал, по-прежнему стоя у порога. Он явно был обязан возразить Павлу и явно честь не позволяла ему с легкостью опровергнуть его обвинения. И в наступившей тишине судья торжествовал. Не напрасной была его вера в старого борца, не напрасно он рисковал ради него жизнью и готов был давать любые советы! Только в эту минуту в его советах никто не нуждался, да и самому не хотелось нарушать эту прекрасную тишину. Хадживранев курил у открытого окна — может быть, слушал птиц, может быть, глядел в небо, только весь он был там, за стенами дома… «Видно, дождей скоро не жди. Здесь ничего, спасает река, а вот в других местах…», — он сказал это тихо, самому себе, так что судья едва разобрал слова.
— Разрешите, — шагнул вперед адъютант, — позавчера лило над всей Мёзией{68} и по ту сторону гор, до самого Татар-Пазарджика, правда, слабее.
— Так, так, прошли дожди… — ответил Хадживранев, все еще всматриваясь в даль. — Хорошо. А когда вы намерены меня убить?
— Простите, я, в сущности, потому и прислан… — смутился адъютант.
— Чтобы меня прикончить? Собственноручно? — засмеялся Хадживранев. — Здесь? Как-то неловко.
— Чтобы сообщить, что Его Высочество, сознавая враждебное отношение к вам своих подданных, а отсюда и степень риска с вашей стороны, желал бы лично заняться вашей безопасностью. Он решил выехать к вам навстречу со всей своей свитой и затем препроводить до того места, где вы поселитесь.
Хадживранев все еще смотрел в окно, будто и об этом княжеском решении он знал. Судья еще раз восхитился. Он стоял, переводя взгляд с одного говорящего на другого.
— К сожалению, мое путешествие окончено. Я хочу покоя, покоя и еще раз покоя.
— Его Высочество и собирается позаботиться о вашем спокойствии, — звякнул адъютант. — Проводить вас…
— Вероятно, я останусь здесь, в своем доме, — отозвался Хадживранев, не отходя от окна.
— Этот постоялый двор принадлежит вам?
— Да, он был постоялым двором до вчерашнего вечера. Я и без того обещал Его Высочеству отойти от дел… Почему бы не остаться здесь? Подальше от Софии, от Пловдива, от самого князя.
— Но он совсем близко! — снова звякнули шпоры. — Он вас поджидал.
— Да! — воскликнул судья. — Он ждал. В дворцовой канцелярии мне сказали, что князь направился сюда вместе со свитой. С журналистами. Хотел, чтоб все было как можно торжественней.
— Да, да, да, — кивал от окна Хадживранев. — Встреча или погребение — все едино, но только торжественно, непременно торжественно. Журналисты бы расписали всю эту торжественность, в обоих случаях. В обоих! А я уже сыт по горло этой торжественностью.
И снова наступила тишина; и Хадживранев снова задумчиво смотрел вдаль; и только теперь судья заметил, что этот сильный человек действительно устал — несмотря на бравый вид; что слова его не рисовка, что он действительно готов проститься с политикой, а это плохо и для него самого, и для молодых.
— Я думаю, вам следует согласиться на встречу, — сказал он, потому что все еще считал себя его советчиком. — Потом все спокойно обсудим.
— И мой совет: согласиться, господин Хадживранев, — подхватил адъютант, но тихо, доверительно, и подошел к открытому окну. — Не смотрите на мой мундир, на звание. Я клянусь вам, что… Все это сложно, но сейчас от вас зависит, кому будем служить мы, молодые, какой мы выберем путь.
Хадживранев резко обернулся. Взгляд его светлых глаз, казалось, пронзил мундир капитана, прошел до самого сердца и, все разглядев, обратился к судье: «Ты считаешь, что можно поверить?» И молодой советчик тоже взглядом ответил: «Можно, но не надо спешить, подождем доказательств…» Сам же судья был неосторожен, поспешен и поздно осознал, что уже стоит рядом с ними, у окна, обняв за плечи красный мундир весь в ремнях и позументах. Но красный рукав резко его отстранил: «Позвольте, позвольте….»