Слегка зауженные джинсы, как раз, чтобы не цеплять каждую вторую ветку при действиях на пересечённой местности, красная майка, и выцветшая от частых стирок, синяя парка — быстро заняли своё место, довершив образ уставшего от жизни человека, имеющего за своими плечами немало скверных, и неприятных воспоминаний. Последними свою вахту приняли с виду — вполне новенькие, чёрные берцы, укреплённые пластинами из спрессованного углерода, настолько прочного, что когда задумавшийся о своём, Харлайл, случайно запнулся о валявшуюся под ногами двадцатикилограммовую гантель, то даже не почувствовал привычную боль в мизинце.
Чувство заинтересованности сообщением компьютера в один момент сменилось лёгкой раздражительностью — неприятный для слуха голос вновь напомнил о долге перед работодателем. Ещё раз окинув взглядом своё «Жилище», напоминающее труд художника-минималиста, Джон уверенно шагнул за порог автоматически — открывшейся прямо перед ним, двери каюты. Истошный скрип двери уже за спиной Харлайла весьма отчётливо напомнил ему о том, что не смотря на чудовищно быстро растущее развитие технологий, всё в этом мире имеет привычку стареть и приходить в негодность. Будь то искривлённые частыми сменами гравитации, стены, насквозь проржавевшие переборки звёздного судна, или та же система вентиляции в коридоре верхней палубы, встретившая его прерывистым гулом и стуком расшатанных, крепёжных болтов.
Не будь его разум окутан пеленой сна чуть ранее, он уже знал бы в чём дело, и по какой причине его внезапно вызывают на внеочередное собрание офицеров, которые отнюдь не доставляли самим офицерам, никакого удовольствия. Но, как бы ему не хотелось обратного, Джон крепко спал, и прослушал так хорошо знакомый звук разгерметизации корабля, с последующей стыковкой с неким объектом, явно уступающим ему по размерам.
Джон Харлайл мог привыкнуть ко всему. Не зря же он в своё время провел целые месяцы в грязных окопах под непрекращающимся свистом пуль. Но тёмное хитросплетение коридоров верхней палубы «Иллириона» — вгоняло крупицу тревоги даже в его трезвый, и безупречно-острый ум.
Толстые жилы проводов приветливо обвили правую ногу Харлайла, соскучившись по старому знакомому, уже как две недели проживающему «По соседству». Их чёрная, прорезиненная изоляция, словно поглощала желтоватый свет люминесцентных ламп, и без того едва освещающих длинные коридоры палубы. Казалось бы, какого чёрта здесь забыли эти весьма хрупкие лампы? Но нет, они были здесь не случайно, как находились и на любом другом Республиканском космическом корабле. Некий весьма умный инженер решил покрывать светильники сверхпрочным пластиком, не позволяющим хрупкому стеклу разлетаться по всей округе при малейшей вибрации переборок, что в свою очередь, было гораздо дешевле разработки новых систем освещения. Впрочем, пол верхней палубы и без того был усыпан блестящей металлической крошкой, издалека напоминающей как раз то самое битое стекло. Она появлялась из ниоткуда и забивалась в любые мелкие щели и швы одежды, будь то простой домашний халат, пронесённый офицером под страхом нарушения устава, или даже костюм химзащиты.
В остальном весь корабль напоминал скорее самоходный монумент, возведённый в честь процесса окисления металла. На борту корабля из того же металла была сделана мебель и она, разумеется, едва ли отличалась от самих стен. Армейский минимализм в первозданном виде. Минимализм спонсорских вкладов, снабжения и обслуживания. Однажды Джон видел старую киноленту с запечатлёнными на ней, аварийными морскими судами. Будь «Иллирион» на соседнем кадре с ними, то никто не заметил бы разницы.
Джон отлично помнил путь на капитанский мостик, хоть и посещал его всего два раза за время полёта. Однако, продвижение к цели было резко прервано непривычно-открытой дверью медицинского отсека, преградившей дальнейший проход по узкой области коридора. Причём, открылась она вовсе не так, как открывает дверь человек, аккуратно несущий горячий кофе к своему рабочему месту. Но так, словно её отворила нога того, кто простоял долгую очередь в уборную после нескольких литров пенного. И каким бы быстрым и ловким не был солдат в отставке, рука Джона была не способна поймать надвигающийся пласт пусть и тонкого, но весьма тяжёлого металла, и предоставила эту честь другой части тела, именуемой не иначе как «Нос».
В голове Харлайла пронеслись тысячи и одно ругательство, когда он с той же силой закрыл дверь в обратную сторону, которая, по всем правилам оперативной медицинской деятельности — всегда устанавливалась с возможностью открываться в обе стороны. С обратной стороны двери тут же раздался глухой удар, и следующие прямо за ним, громкие выкрики на неизвестном Джону, языке. Точнее — известном, но лишь на уровне того, что он мог различить его от сотен других, таких же абсолютно непонятных.