У меня дыхание перехватило и потемнело в глазах. Я рухнул в траву возле раскисшей пешеходной дорожки. И тут же ближайшие хулиганы, как стая гончих собак на дичь, накинулась на мои ноги, пытаясь стащить «адики».
Я брыкался изо всех сил. Тогда они навалились всей толпой, не давая мне пошевелиться. Краем глаза я видел, как один из нападавших достал нож-«бабочку» и нацелился на кроссовки. Я осознал, что вот сейчас, в следующий момент, я могу навсегда потерять эти вещи, что их просто порежут в лоскуты. Мне стало нестерпимо больно, физически, будто нервы ошпарило кипятком.
Что было дальше я помню плохо. Несколько мгновений слепой ярости, звук из моего горла, напоминающий звериный рык. Растерянность и даже испуг на лицах хулиганов, когда я зубами впился одному из них в щиколотку, прокусив её сквозь штаны. Визг покусанного, вкус крови на губах…
А потом в одно мгновение, словно по волшебству, всё закончилось. Хулиганы исчезли, будто испарились. Даже покусанный.
Надо мной, на фоне свинцово-серого неба нависала фигура в чёрном плаще, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде бульдога. Лица не было видно — чёрная шляпа с широкими полями давала слишком густую тень.
Я не испугался. В какое-то мгновение я даже подумал, что меня уже убили тем самым ножом-«бабочкой», и что теперь бояться больше нечего. Я испытал грусть вперемешку с облегчением и на всякий случай ощупал себя. Бок после удара сильно болел. Это меня расстроило: разве после смерти боль остаётся? Это нечестно…
— Поднимайся, — сказала фигура, протягивая руку. — Земля холодная, застудишься. Пойдём, приведём тебя в порядок.
— К… кто вы? — рискнул спросить я прежде, чем схватиться за руку.
— Меня зовут Филипп Петрович, — ответила фигура.
— Очень приятно, — кивнул я. — А меня — Герман. Можно просто Гера.
— Я знаю, — ответил мой собеседник, после чего повернулся так, что я смог разглядеть его лицо.
Филипп Петрович оказался импозантным пожилым мужчиной, с умными карими глазами, орлиным носом и щёткой седых усов.
— Ну, ты будешь подниматься? — повторил старик. — Или лежать понравилось? Что, тут особенно мягкая трава? Надо попробовать, что ли?
Он сделал вид, что собирается опуститься рядом со мной. В его глазах плясали озорные искорки.
— Нет-нет, не надо, сейчас… — ответил я, подтягивая под себя ноги.
Бок болел довольно сильно, наверняка будет огромный синяк.
Филипп Петрович снова протянул руку. В этот раз я схватился за неё, после чего он неожиданно сильным рывком помог мне подняться.
— Пойдём ко мне, — предложил он. — Приведёшь себя в порядок. А то как в таком виде домой возвращаться?
Как и всякому ребёнку в то время мне, конечно, были известны жуткие истории про маньяков, которые охотились за детьми. И в другой ситуации я бы ни за что не пошёл куда-то с незнакомцем. Но тут я даже не подумал об опасности. От этого человека веяло чем-то родным, близким, уютным. Совершенно безопасным. Больше того: он будто обещал защиту. Наверно, если бы я задумался в тот момент об этом, такое доверие показалось бы мне странным. Но я не задумался.
— Спасибо… — тихо сказал я, оглядывая свои школьные брюки, испачканные дорожной грязью и пятнами от раскисшей осенней травы. Удивительно, но новенькие кроссовки при этом выглядели отлично, на них не осталось ни пятнышка.
— На здоровье, — кивнул Филипп Петрович. — Нам туда!
Он указал в сторону Советской улицы, куда мы и направились.
Я думал, что он живёт в одной из старых девятиэтажек во втором микрорайоне, но мы пошли дальше. Мимо Дома культуры, через перекрёсток, мимо фабрики, где работала мама — прямо до единственной в городе гостиницы с незамысловатым названием «Егорьевск».
— Вы в командировку приехали к нам, да? — спросил я, когда мы прошли возле сонной толстой тётки, лузгавшей семечки за стойкой. На нас она не обратила ни малейшего внимания.
— Получается, так, — кивнул Филипп Петрович.
— Ясно. Спасибо, что помогли. Это вы ведь их отогнали, да?
— Я немного помог. И, к сожалению, чуть не опоздал, за что себя до сих пор укоряю, — грустно улыбнулся мой спутник.
Мы поднялись пешком на третий этаж. Тут пахло пылью и старыми квартирами. На скрипучем паркете в коридоре лежала ковровая дорожка, местами протёртая до дыр.
Филипп Петрович остановился возле двери, на которой висели прикрученные шурупами латунные цифры «37».
— Ну вот, нам сюда, — довольно кивнул он, проворачивая в замке дверной ключ с огромным коническим деревянным брелком.