Дэмин вышел на причал, вытянул шелковый платок и стал дожидаться, когда одна из лодочек заметит его призыв. Много времени это не заняло. Медленно раскачивающееся на слабых волнах, судно выдвинулось в сторону проголодавшегося господина. На ее, чуть загнутом мысе, красовался фонарик, который зажигали в ночное время.
Дэйнан, — что переводилось просто, как речной трактирщик, — был сокрыт от глаз в глубине лодки за деревянной стойкой, на которую он выставлял готовые блюда перед сидящими посетителями. Плотный цветной навес укрывал гостей от солнца летом и холодных ветров осенью или весной. Обычно на таком суденышке помещалось не более шести или восьми человек, но маломестность окупалась скоростью приготовления блюд и умелостью гребцов, что зорко выглядывали новых посетителей на пристанях реки.
В этот раз повезло, в полдень несмотря на речную прохладу, желающих перекусить было меньше, чем в вечерние часы, и едальня была пустой.
Взойдя на борт и устроившись на стульях за деревянной стойкой, оба молодых человека углубились в изучение предоставляемых блюд. Дэмин знал список уже наизусть, и скорее делал вид, что выискивает сезонные новинки, лишь бы избежать разговора с болтливым дэйнаном, который знал обо всех своих постоянных клиентах больше, чем их родные матери.
— Что посоветуешь? — спросил Мингли у своего господина.
— Я ничего не знаю о твоих вкусах.
Некоторые высказывания Мингли ставили Дэмина в тупик. Он привык жить по правилам того общества, в котором воспитывался. Каждому человеку надлежало вести себя соответственно его статусу: слуги предназначены быть помощью для господина, он не обязан знать о их желаниях или бедах. Рабам и того приходилось хуже, особенно завезенным иноземцам. Те даже языка часто не знали, а имея статус не выше, чем у обычного предмета комнатной утвари, лишались возможности реализовывать простые человеческие потребности общения. Поэтому то, что иногда говорил Мингли походило на вопросы несмышленого ребенка, который не понимал, как устроен этот мир. Но демон предпочел облик юноши, и посему Дэмин испытывал сильный диссонанс между тем, что лилось из уст Мингли и тем, как тот выглядел.
— Ты меня огорчаешь, — серьезно заявил демон, — мог бы хотя бы поинтересоваться тем, что мне нравится.
— Зачем? Мы даже не друзья, — Дэмин попытался как можно скорее закончить тот разговор.
— Мы — нечто большее, — таинственно и тихо проговорил Мингли, чем тут же привлек внимание любопытного дэйнана.
Дэмин поморщился:
— Я буду холодную лапшу с овощами и холодный чай. Бери то же самое.
— Я предпочту блюдо попроще. Буду ближе к народу, — демон обратился к дэйнину, — подайте мне рыбу с чумизой.
— Может, ты тогда и руками есть будешь? Чтобы уж совсем приблизиться к реалиям жизни простого люда.
С появлением в своем кругу Мингли, молодой судья заметил за собой неприятную черту, он стал чрезмерно часто язвить и демонстрировать свое дурное поведение, прежде чем успевал взять эмоции под контроль. Втайне он надеялся, что так происходит не потому, что его разум поддается пагубному воздействию общества демона. Дэмин предпочитал объяснять себе это странное поведение, как какие-то хитрые козни Мингли. Если это существо способно ощущать людские эмоции, то где уверенность в том, что он не может ими и управлять?
— У бедняков даже нет возможности себе палочки вырезать из дерева? — удивился Мингли, — и вы еще считаете себя самыми выдающимися созданиями?
— Все совсем не так. Не искажай действительность своими скудными познаниями в истории.
Дэмин предпочел отказаться продолжать этот разговор. Он не любил читать морали и заниматься просветительской деятельностью, в отличие от своего отца, который мог часами предаваться обсуждению тех или иных научных трудов. Дэмину больше было присуще желание постигать знания в одиночестве и лишь изредка прибегать к размышлениям в группе достойных и образованных людей. Иногда окружающим казалось, что сложись его жизнь иначе, — не родись он в семье помощника судьи, где помимо постижения трудов выдающихся философов и ученых мужей, требовались еще военные умения и соблюдение всех полагающиеся знатному роду правил и обычаев, — то Дэмин бы непременно стал заурядным книжным червем. Было в нем некое стремление к затворничеству.