– Командный пункт находится в пути, сэр, – доложил офицер. – Он должен прибыть на место через сорок минут. Машины станции спутниковой связи подоспеют еще через час. Предлагаю подождать в машине. На улице весьма прохладно, сэр.
– От ракетной части никаких известий? – спросил Джонсон.
Офицер мрачно покачал головой.
– Никаких, сэр.
Уэбстеру пришлось прождать почти целый час. Наконец дверь небольшой белой комнаты со скрипом открылась. На пороге стоял сотрудник службы охраны.
– Пожалуйста, следуйте за мной.
Уэбстер поднялся с места. Охранник поднес к губам руку и что-то произнес в манжету. Уэбстер прошел следом за ним по пустынному коридору до лифта. Крохотная кабина двигалась очень медленно. Она опустилась на первый этаж. Уэбстер с охранником прошли по другому пустынному коридору и остановились перед белой дверью. Охранник постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
Президент сидел за письменным столом. Кресло было развернуто, и он сидел затылком к кабинету. Глядя через пуленепробиваемое стекло на вечерние сумерки, наползающие на сад. Декстер сидел в кресле. Уэбстеру никто не предложил сесть. Президент даже не обернулся. Услышав, как за охранником закрылась дверь, он начал говорить:
– Предположим, я судья. А вы – полицейский, пришедший ко мне за ордером на арест.
Уэбстер видел в толстом стекле отражение его лица, казавшееся бесформенным розовым пятном.
– Хорошо, сэр, предположим.
– Что у вас есть? – продолжал президент. – И чего нет? Вам даже не известно со всей определенностью, что Холли находится именно там. У вас есть на месте внедренный агент, однако он до сих пор не подтвердил это. Вы можете только строить догадки. Ну а ракеты? Военные потеряли радиосвязь. Может быть, это временное. Существуют десятки возможных объяснений этому. Ваш агент не упоминал ни о каких ракетах.
– Сэр, вероятно, у него возникли какие-то проблемы, – сказал Уэбстер. – И он получил приказ действовать крайне осторожно. Наш агент выходит на связь, когда у него появляется возможность. Он не может просто взять и скрыться в лесу, чтобы развернуть свой передатчик.
Президент кивнул. Розовое пятно на стекле сместилось сначала вверх, затем вниз. В этом движении было сочувствие.
– Мы все это понимаем, Гарланд. Поверьте. Но, учитывая масштабы происходящего, нам приходится предположить, что ваш человек не очень-то и старается что-либо сделать. В любом случае, никаких конкретных сведений у вас нет. Так что вы можете предложить нам только свои предположения.
Уэбстер развел руками. Заговорил, обращаясь к затылку президента:
– Сэр, все это очень серьезно. Боркен и его люди вооружаются, она захватили заложника, а теперь еще идут разговоры об отделении от Союза.
Президент кивнул.
– Неужели вы не понимаете, что главная проблема именно в этом? Если бы речь шла о трех безумцах, засевших в лесу с бомбой, мы бы уже давно приказали вам действовать. Однако это не так. События в Монтане могут привести к самому серьезному конституционному кризису с 1860 года.
– Значит, вы все-таки согласны со мной, – сказал Уэбстер. – К происходящему следует относиться серьезно.
Президент покачал головой. Печально, словно он был расстроен, но не удивлен тем, что директор ФБР его не понимает.
– Нет. Мы не воспринимаем этих людей всерьез. Вот почему все это так чертовски сложно. Мы имеем дело с шайкой спятивших идиотов, которым повсюду мерещатся заговоры. И им вздумалось говорить о предоставлении независимости их крошечному клочку никчемной земли. Однако вопрос заключается вот в чем: как должна отнестись к этому зрелая демократия? Беспощадно расправиться с этими несчастными недоумками, да, Гарланд? Обрушить смертоносный кулак на горсть заблуждающихся глупых граждан? Целое поколение наших политиков обвиняло за то же самое Советский Союз. Так неужели сейчас мы сами поступим так же?
– Сэр, речь идет о преступниках, – напомнил Уэбстер.
– Да, это действительно так, – терпеливо согласился президент. – Эти люди изготавливают фальшивые деньги, незаконно владеют оружием, не платят федеральные налоги, разжигаю расовую вражду, возможно, за ними даже числится ограбление инкассаторской машины. Но это лишь детали, Гарланд. А главное то, что все они – американские граждане, недовольные существующими порядками. И как нам отнестись к этому? Мы поддерживали недовольных граждан восточноевропейских стран в борьбе за независимость, правда? Так как же нам сейчас относиться к своим собственным недовольным гражданам? Объявлять им войну, да, Гарланд?
Уэбстер стиснул зубы. Он чувствовал себя окончательно сбитым с толку. Ему казалось, что густые ковры, мягкие краски и непривычный аромат воздуха Овального кабинета душат его.
– Это преступники, – только и смог сказать он.
Президент кивнул. Снова сочувственно.
– Да, преступники. Но взгляните на все шире, Гарланд. В чем их главное преступление? В том, что они ненавидят свое правительство. Если мы накажем их за это чересчур строго, это может привести к кризису. Как вам уже говорил Декстер, около шестидесяти миллионов американцев находятся на грани. И нынешняя администрация прекрасно сознает это, Гарланд. Поэтому нынешняя администрация собирается действовать очень осторожно.
– Ну а как же Холли? Не можете же вы просто принести ее в жертву.
Наступила тишина. Президент по-прежнему упорно не поворачивался к Уэбстеру лицом.
– Из-за Холли я также не могу действовать, – наконец тихо промолвил он. – Я не имею права действовать, повинуясь личным мотивам. Неужели вы не можете это понять? Эмоциональный, гневный ответ явится ошибкой. Большой ошибкой. Я должен подождать и все обдумать. Я уже говорил с генералом Джонсоном. Мы беседовали с ним несколько часов. Скажу честно, Гарланд: генерал на меня зол, и, опять таки честно, я его за это не виню. Вероятно, это мой самый старый друг, и он на меня зол. Так что не говорите со мной о жертвах, Гарланд. Потому что моя должность сопряжена с неизбежными жертвами. Мне приходится ставить общее благо превыше дружбы, превыше личных интересов. Постоянно приходится. В этом и заключается работа президента.
Снова наступило молчание.
– Итак, господин президент, что же вы все-таки хотите мне сказать? – наконец спросил Уэбстер.
Опять долгое молчание.
– Ничего не хочу, – ответил президент. – Я хочу вам сказать только то, что ситуация полностью находится в ваших руках. То, что если в понедельник утром проблема еще останется, обращайтесь к мистеру Декстеру.
Никто не остался ждать в машине. Всех переполняло беспокойство. Выйдя на прохладный горный воздух, агенты ФБР бесцельно бродили вдоль дороги. Джонсон, его адъютант и встретивший их офицер пошли на север осматривать предполагаемое место для передвижного штаба. Макграт, Броган и Милошевич держались от них особняком. Макграт задумчиво курил одну сигарету за другой. Время от времени ныряя в салон «Шевроле», чтобы воспользоваться автомобильной рацией. Он связался с полицией штата Монтана, с электроэнергетической компанией, с телефонной станцией, с лесниками.
Броган и Милошевич направились на север. Подошли к боевой машине пехоты. Бронированной машине, внешне напоминающей танк. Неподалеку офицер и восемь солдат, рослых, молчаливых, разбивали на обочине дороги палатки. Поздоровавшись с ними, Милошевич и Броган повернули обратно. Подошли к Макграту и стали ждать. Через сорок минут далеко на юге послышался слабый рев мощных двигателей. Шум нарастал, и наконец из-за поворота показалась маленькая колонна грузовиков. Больших, неуклюжих, на высокой подвеске. Большие колеса, широкие покрышки с мощным протектором. Машины неторопливо тащились вперед на пониженной передаче. Им навстречу выбежал офицер. Объяснил, где надо будет расположиться. Грузовики медленно проползли мимо и остановились по два в ряд в том месте, где шоссе ныряло в щель в скалах.