Все отвлеклись от мрачных мыслей, и остаток дня прошел достаточно ровно, но беспокойство осталось.
8
В доме все затихло. Реми ушел, дети после вечерней молитвы быстро уснули. Пьер вышел задать корма скотине, Барби поставила на печку котел с едой на утро: за ночь, на неостывших угольях, все хорошо разварится.
Эмиль с каким-то безучастным видом сидел на лавке; невидящий взор его был устремлен на догоравшие поленья. Он слегка вздрогнул, когда Солей опустилась перед ним на колени.
— Папа, он тебе понравился?
"Он, конечно, из-за Луи переживает", — подумала Солей.
— Кто? Этот Мишо?
То, что отец назвал его не по имени, уже было плохим предзнаменованием. У Солей все сжалось внутри.
Эмиль погладил натруженное плечо:
— Ничего вроде парень. Но не хозяин. И болтает, пожалуй, лишнее.
— Луи же его спросил. Что же ему, врать?
— Думаешь, все правда, что он говорил?
— Ну, он сказал, что думает и что слышал. Почему это должно быть неправдой?
Он положил свою руку поверх ее руки.
— Он хороший человек, папа! — сказала она мягко, уговаривающе.
На его лице промелькнула кривая усмешка.
— Да уж, конечно, тебе лучше знать! Хотя почему нет? Я как твою мать в первый раз увидел, сразу понял, это — моя единственная женщина. И вот уже двадцать семь лет женаты и ни разу грубого слова друг другу не сказали.
Барби, которая как раз в это время складывала свой фартук, при этих словах слегка приподняла бровь, но возражать не стала.
— Он хочет заходить ко мне.
— Вот как? — Эмиль изобразил изумление. — Никогда бы не подумал! В церкви никакого внимания на тебя не обращал и на танцах тогда тоже, да и сегодня — только ел да о политике рассуждал, а на тебя даже не взглянул! Вот только почему-то вызвался помочь нам с жатвой — к чему бы это?
В глазах Солей блеснула радость:
— Правда?
— Небось не знает, как косу держать. Тоже мне, помощник!
— Ну, правда, он ничего? Можно, чтобы он заходил?
Эмиль безнадежно махнул рукой:
— Если скажу "нет", кто меня послушает? Мать твоя уж не знает, как от тебя избавиться…
Барби беззвучно замахнулась на него. Солей уловила нежность в обращенном к ней взгляде отца и благодарно прижалась лицом к его колену.
— Спасибо, папа!
Даниэль уже спала. Солей поспешно разделась, нырнула в постель. Какая она все-таки счастливая! Марк что-то забормотал во сне, Мадлен шепотом начала его успокаивать. Солей улыбнулась: может быть, через год и она уже будет матерью! С этой мыслью она погрузилась в сон.
Пришедший к ним на рассвете Реми принес новость: "Тетя говорит, что у нее начинается". У Солей, которая в это время раскладывала по тарелкам разопревшую за ночь овсянку, отчаянно забилось сердце. Мать, значит, уйдет помогать роженице и никаких провожатых не будет! Они с Реми могут быть наедине, сколько захотят: отец с братьями не такие строгие по части этих приличий.
Барби стала развязывать передник:
— Иду. Схватки есть уже?
Реми кивнул:
— Вроде. Дядя говорил, что у нее все роды трудные были.
Барби повернулась к младшей дочери:
— Тебе, наверное, тоже надо пойти со мной. От Солей толку было бы побольше, но тогда кто готовить-то будет? В последний раз Мари два дня рожала, оголодаете все…
Даниэль схватилась за свой платок:
— Я никогда не была при родах, — ей и сейчас явно не хотелось этого.
— Все бывает когда-нибудь в первый раз. Принеси-ка шаль, может, придется домой по холоду возвращаться. Солей, смотри, чтобы печка не затухла. Если Венсан кашлять будет, сделай припарки…
Появилась Мадлен, как всегда, бледная и изможденная.
— Что мне делать, мам?
— Да ничего, помоги Солей. Моя корзинка готова, все, пошли!
— Я еще не позавтракала! — запротестовала Даниэль.
— Возьми что-нибудь, пожуешь в пути. Месье Мишо дошел к нам за полчаса, а у нас так быстро не получится. Выходит, больше часа. За это время знаешь, что случиться может?
Она подхватила заранее приготовленную корзину и вышла. Даниэль взяла краюху хлеба и юркнула за матерью.
Эмиль, натягивая рубашку, появился в проеме двери.
— Ну, что? Время пришло? Давайте поедим — и за дело!
Солей одна занималась столом, поскольку Мадлен вся была поглощена своим Марком. Реми сидел со всеми — как равноправный член семьи. Говорил мало, но взгляд его ни на секунду не отрывался от Солей, сновавшей между печкой и столом.