— Надеюсь, ты не можешь всерьез считать его ухажером!
Лицо Селест исказилось.
— Не знаю. Он нравится мне даже больше, чем Антуан, но что это мне даст? А тут еще мама каждый день подразнивает меня, что старую деву трудно сбыть с рук… — на глаза девушки навернулись слезы.
Солей почувствовала, что тоже сейчас расплачется. Она порывисто обняла подругу и крепко прижала ее к себе.
— О, Селест! Прости меня! Но ведь английский солдат не выход для тебя. Твои родители никогда не разрешат тебе выйти за него замуж! А если даже и разрешат? Где вы будете жить? Ты будешь отвергнута всеми!
Селест достала носовой платок и вытерла нос.
— Я знаю, я уже думала обо всем этом. Но мне хочется испытать твоего бесчувственного брата, заставить его поверить, что я всерьез увлечена Томми.
— Только не заставляй кого-нибудь еще поверить в это, — сказала Солей рассудительно. — Это может быть очень опасно. И ты не находишь, что это не очень честно по отношению к Томми? Позволить ему думать, что ты серьезно к нему относишься, в то время как ты сама знаешь, что это не так?..
Они возвращались домой в сумерках, и Солей готовилась к серьезному разговору с Антуаном.
Снег покрыл землю толстым слоем. Казалось, весь мир на много недель превратился в пленника снежного царства. Реми Мишо застрял в селении микмаков, у Рассерженных Вод, пережидая, когда утихнет ненастье. Он провел уже много ночей в вигваме. Реми бегло говорил на языке индейцев, а индейцы знали французский язык, так что никто не испытывал трудностей в общении. Мужчины ели и курили, расположившись вокруг огня, вели бесконечные разговоры о ненавистных англичанах, которые поджигали поселки жителей Акадии и оставляли беспомощных женщин и детей без крова, обрекая их на гибель от голода и холода.
Рассерженные Воды с удовлетворением, которое немного беспокоило Реми, рассказывал о набегах индейцев на врагов.
— Захвачено много скальпов, — сообщил Рассерженные Воды, попыхивая своей трубкой с длинным наконечником.
Реми старался говорить как можно безразличнее.
— Тебе не кажется, что эти набеги будоражат англичан? Вынуждают их еще безжалостнее обращаться со всеми нами?
Лицо индейца было возбужденным.
— Красные мундиры всегда были жестокими, никогда не церемонились ни с индейцами, ни с французами. У них очень много солдат на юге, в колониях с чужими названиями. Они мечтают прогнать всех индейцев и французов, чтобы заселить их земли английскими колонистами, которых они привезут на своих кораблях с высокими мачтами…
Однажды, в долгие послеполуденные часы, когда ветер завывал вокруг большого вигвама и гнал дым от костра через выходное отверстие обратно в помещение, один из сыновей Рассерженных Вод обронил фразу, которая вывела из оцепенения и заставила насторожиться.
Многие годы Реми и Молодой Бобер были друзьями, хотя на этот раз, прибыв в поселок, Реми почувствовал, что в их отношениях произошла какая-то перемена.
Все началось с привычного подтрунивания над прозвищем индейца. Аббат Жан-Луи Ле Лутр был известен всем под прозвищем Бобер. Каждая живая душа в Акадии и Канаде знала прозвище священника, особенно хорошо оно было известно в английских колониях на юге, куда совершали свои кровавые набеги Бобер и его молодые смельчаки.
Молодой Бобер воспринимал эти набеги как обычное явление, потому что видел, как тяжело приходится его народу, сгоняемому со своей земли, при англичанах. Однако он не одобрял действий аббата Ле Лутра.
— Я думаю, он сумасшедший, — заявил Молодой Бобер. Затем, глядя прямо в глаза гостю, заявил: — По-моему, большинство белых людей — сумасшедшие. — И так как не последовало никакой реакции на его слова, Молодой Бобер добавил: — Особенно французы.
Реми усмехнулся.
— Французы особенно, — подтвердил он.
Индеец начал рассказывать об одном из таких набегов на расположенные за Галифаксом фермы, который был совершен несколько месяцев назад. Была настоящая резня, до основания были разрушены дома и хозяйственные постройки.
— Много смертей, — заявил Молодой Бобер. — Мы не потеряли ни одного из наших людей, не получили ни одной царапины.
Реми лежал на спине, наслаждаясь теплом и хорошей компанией, и слушал рассказ друга.
— Французы — храбрецы, но они даже больше чем безумцы. Двое из них, с виду напоминающие двух лососей, казалось одновременно возникали в нескольких местах. Никто не знает, как это у них получалось, но это и не важно, потому что они оба сумасшедшие. Они искушали судьбу так, как не искушает ее ни один нормальный человек, и остались невредимыми. Огонь, стрелы, мушкеты — ничто не могло их остановить… Возможно, это правда, что Бог белых людей покровительствует безумцам, таким, как аббат. Ведь он, — Молодой Бобер запнулся, подыскивая подходящие слова, — он одержим убийством англичан. Изгонять англичан с наших земель — это хорошее и благое дело. Но аббат… — Он тряхнул головой. — Я никогда больше не стану воевать под предводительством этих ненормальных. Однажды Бог покинет его, и все мы будем убиты. Я не боюсь смерти, но я не желаю умирать за просто так.