Вы ещё почти ничего здесь не видели, но кое-какое впечатление у вас уже сложилось, и я чувствую это слово: «Слиглазье». Что ж, не буду спорить с таким определением, оно, конечно, очень упрощённое, но всё же отражает сущность происходящего здесь. Именно — слизь и выпученные, тёмные глаза — такими мы стали…
По вашим понятиям, мы, скорее растения. Мы произрастаем из стен туннелей. Нас — превеликое множество, и все мы, в той или иной степени, были связаны между собой корнями. Упрощённо говоря: всё наше мирозданье можно было назвать единым, растущим, живым организмом. Но, к сожалению, этот огромный организм не был совершенен: скорость чувства внутри этого организма проносилась быстрее скорости света, но всё же и эта скорость не мгновенна. Разные части думали, чувствовали не совсем одно и тоже. Разным частям было нужно разное…
Чем больше проходило времени (а по вашим меркам это очень значительный отрезок — миллионы лет), тем больше усиливалось непонимание, тем сильнее разрывались связующие прежде целое корни (я намеренно умалчиваю о ныне утерянных достижениях нашей культуры, так как это была прежде всего внутреняя культура, а не музыка, литература или живопись).
Наибольшее значение в нашем мирозданье имел центр. Именно оттуда, по видимому, и начался рост туннелей, хотя это происходило в такой древности, что память об этом утеряна. Быть может, именно из-за обособленности центра и началось наше непонимание; быть может, уже и тогда там произошло извращение начальной сущности.
Переплетением мыслей, столь же сложным, как и наши туннели, пришли мы к выводу, что энергию, которая питала нас, которая была частью нас, надо переправлять к центру; тогда, якобы, ярче должен был вспыхнуть свет, дававший всем нам жизнь.
Это мы и начали осуществлять. Энергия перетекала, заглатывалась центром, но обратно мы ничего не получали, кроме, разве что, обманчивого чувства того, что скоро-скоро наступит наше счастье.
Центр забирал, ничего не давая взамен, а это вело к жадности, жадность — к подозрению, обиде, и злобе. Злоба, разрастаясь за тысячелетия в лютую ненависть, приводила к уродству.
В каждой клетке, в каждом атоме центра накопилась великая сила; но сам центр стал уродливым до невероятности. Мы, остальные, уже недоверчивые, уже разобщённые части, чувствовали только границы центра, что же происходило внутри — было скрыто от нас.
Тысячелетия неведения. Тысячелетия постоянной, вынужденной отдачи энергии, привело и нас к озлобленности. И мы были уже отнюдь не такими прекрасными, как прежде.
Да, да — были такие времена, когда вы испытали бы восторг, увидев наше мирозданье, и не «Слиглазьем», а каким-нибудь светлым, поэтичным словом назвали бы его.
Итак, на нас ослабленных, уже разобщённых, был направлен удар центра. Против силы, которую мы сами тысячелетиями отдавали, мы не могли ничего выставить. Чёрные корни, изгибаясь, пронизывали нас насквозь, связывали с центром, из центра в нас перетекали лютая ненависть.
Представьте себе — в растение вливают яд, этот яд искажает его, делает уродливым, но не уничтожает, а оставляет в страшном, мучительном существовании.
Тьме, уродству, злобе отвратительна красота, и чем сильнее эта ненависть, тем она и коварнее и, в тоже время — бессмысленней, точнее понятней на самом примитивном уровне. Просто изменить всё, подмять под себя, сделать таким же уродливым, злобным.
Примитивность, это всё же не значит тупость. Примитивность — это стремление у одной, глупой, ничтожной и страшной цели, но ради этого затрачивается огромное количество энергии. Иногда ненависть бывает сильнее любви.
Завладев нашей сферой, превратив его в «Слиглазье», тьма не успокоилась. Ведь тьма знала, что за пределами сферы есть ещё что-то, и она стала разъедать оболочку (или, по вашему, "скорлупу"), но наткнулась на вакуум — вымораживающий всё живое, он заставил тьму отступить.
Были ещё и наружные трубы, ведущие к другим сферам, и через них пыталась прорваться тьма, но там на пути её стал текучий пламень, и тьме прилось отступить.
Каждое мгновенье в дальнейшем существовании заполнившей наше мирозданье тьмы было наполнено всё растущей яростью от того, что существует необъятный мир — множество сфер, а также и космос с его галактиками, до которого она не может добраться.
Тьма билась в этом беспрерывном, неумолимом стремлении, искала своей однобокой, прямой, страстной мыслью путь.
Эта мысль — чёрная, уродливая, ветвистая, порождала фантомов, фантомы же, купаясь во тьме, обретали плоть, и, в конце-концов, превратились в змеев и в их наездников. С ними, вам, быть может, ещё предстоит столкнуться.
— И, в конце-концов, тьма достигла нашего Многомирья… — проговорил Эрд.
— Да. Тьме удалось разъесть тонкую грань между Слиглазьем и Многомирьем.
— После этого и начались у нас неприятности, — молвил Перо.
— Совершенно верно.
— Ну а что вам от нас надо? — спросил Эрд.
— Ничего не надо, — ответил голос. — Вы ведь попали сюда случайно.
— А я уж подумал: от нас понадобиться какая-нибудь помощь, — вздохнул Перо.
— Вы, жители Аркополиса, через чур высокого мнения о себе… Кстати, известно ли вам, что время у нас и у вас идёт по разному?..
— Нет. Откуда же…
— Так знайте, что за время нашего разговора в Аркополисе прошло уже пять месяцев.
— Как же… Но наши родители… — в голосе Эрда прозвучало недоумение.
— Они замёрзли. Там почти всё вымерзло. Но свет скоро вернётся.
— Я не верю! — крикнул Перо. — Это сон.
Перо ущипнул себя, вздохнул:
— Нет. Не сплю я.
— Свет скоро вернётся… — продолжил голос.
— Откуда такая уверенность? — спросил Эрд.
— Есть такие существа, которые помогли этому возвращению…
— Неужели Эван?
— Мне известно о вашем Эване. Был ещё Дэкл, была Аннэя и другие… Некоторые из них погибли… Кто-то остался живым.
— А Эван?
— Вам это лучше не знать.
— Но кто же вернул свет?
— Скоро вы это узнаете… Возвращайтесь.
Незримая сила подняла друзей вверх. Потом они выбрались из-под развалин.
Вновь сияло лазурью небо. В промёрзшем Аркополисе медленно возрождалась жизнь.
Выжили немногие, но они уже выбирались из своих подземных убежищ.
Перо подошёл к миловидной девушке с красивыми глазами, и спросил:
— Скажите, кто вернул свет на небо?
Девушка улыбнулась, и ответила:
— Разве вы не знаете?..
— Нет… Мы были далеко отсюда…
— Его звали Апрачом. Он ворвался в великую тьму с камнем, который преображает тьму в свет. И тьма стала светом…
— А кем он был прежде — этот Апрач?
— Он был благородным человеком. Он был верным сыном Нокта…
Никто не знал, откуда дошли слухи об Апраче до Нокта. Но это не он победил тьму Слиглазье.
Велико Многомирье, много в нём героев и героинь; много удивительного, и миллиарда томов не хватило бы для того, чтобы описать хотя бы тысячную долю тех чудес.
Ну а что касается Эвана, то он, быть может, и на самом деле погиб во тьме. Во всяком случае, на Нокте его больше никто не видел.
Многочисленные фильмы с его участием пропали. Вообще — после великих холодов мало что осталось от культуры старого Нокта.
Символ ушедшего стал короткометражный, чудом сохранившейся фильм. Там показывали актрису Мэрианну Ангел.
Она стояла на площади, в широкополой шляпе, улыбалась. Вдруг случайный порыв ветра сорвал с её головы эту шляпу. Мэрианна бросилась за шляпой, но не догнала её (шляпа улетела в фонтан).
На несколько секунд Мэрианна посмотрела в небо. Казалось, увидела там свою крылатую мечту. Потом опустила голову, натянуто улыбнулась…
Давно уже не было Мэрианны Ангел, мало кто помнил подробности её жизни, а вот взгляд остался. Казалось, взгляд этот вопрошал у кого то:
— Где ты… где ты… где ты?
КОНЕЦ
18.10.2007