Эпиграф
Я видел, как моя дочь горела в огне.
Инквизиторы привязали её к столбу и развели костер.
Языки пламени обгладывали её тело;
белоснежная, фарфоровая кожа обугливалась.
В ее глазах сверкали красные языки пламени,
и она издавала преисподний крик агонии.
Я не мог ничем помочь.
Собралась толпа зевак.
Чьи-то лица исказил ужас,
кто-то наслаждался зрелищем с довольной ухмылкой на лице.
Другие кричали: «Жги ведьму!».
Я же стоял беспомощно в стороне,
удерживаемый сильными руками двух дюжих молодых людей,
и мой вопль сливался с воплем моей дочери, горящей в огне.
Эдмунд Актон, 28 ноября 1486 год
(запись из дневника первооткрывателя)
Глава 1. На пути из Филадельфии в Централию
Соединенные Штаты Америки, штат Пенсильвания, на пути из Филадельфии в Централию.
Сентябрь, 1961 г.
Любая идеология необходима человеку единственно для того, чтобы примириться с мыслью о смерти. Смерть рисуется мне в виде чудовищного зверя, непобедимого врага, который притаился за углом и ждет случая напасть. Жизнь — ежеминутная битва со смертью, заведомо проигранная. Но куда более страшное проклятие — бессмертие, особенно, когда не знаешь, на что его употребить.
Грузовик двигался со скоростью 40 миль в час по направлению к Централии. Был пасмурный день, конец сентября. На мне был джемпер и легкий дождевой плащ из полиэстера цвета хаки. Сентябрь был еще теплым месяцем, но, в отличие от солнечной Филадельфии, Централия находилась на севере штата. За все время моего пребывания в этом мрачном городишке, я застал лишь несколько погожих дней.
Как только мы выехали из Филадельфии в сторону Централии, небо затянуло грозовыми тучами. Вскоре раздался раскат грома и хлынул ливень, который, впрочем, скоро закончился. Путь из Филадельфии в Централию составлял 115 миль и занимал примерно три часа времени. Водитель грузовика, подобравший меня на дороге, дымил как паровоз.
— До места не довезу, приятель. Я еду в Гордон, — признался бородач, выпустив кольцо никотинового дыма, когда я только сел в машину. — Там тебе придется высадиться.
В ответ я понимающе кивнул головой.
Мы проделали лишь половину пути, а он успел выкурить пять сигарет. Окна, как с моей, так и с его стороны, были опущены. Снаружи пахло дождем и мокрым асфальтом.
По радио в очередной раз крутили Hit the Road Jack в исполнении Рэя Чарльза. Моя мать любила эту песню и всегда, когда слышала ее, подпевала: «Проваливай, Джек, и больше не возвращайся!». Бородачу наскучил джаз, и он переключил приемник на кантри волну.
На часах была четверть седьмого. Я подумал, что мама наверняка уже вернулась домой и читала записку, оставленную мной на журнальном столике в прихожей. Я представил, как она берет клочок бумаги, на котором я поспешно написал пару строк в объяснение своему поступку; ее руки трясутся, а к глазам подступают слезы. Эта сцена казалась чудовищной, но в тот момент я был убежден, что поступал правильно. Мне было необходимо отправиться в Централию, но мать всеми силами пыталась отговорить меня ехать в дом ненавистной ей женщины — Хелены Дальберг-Актон. Мне пришлось бежать тайком и, за неимением денег, передвигаться автостопом.
— Так ты, малец, из дому сбежал, что ли? — словно прочитав мои мысли, спросил бородач, не отрывая глаз от дороги.
— Вроде того, — кивнул я в ответ.
— Чем тебя там обидели? — пренебрежительно усмехнулся он.
Я поведал ему о разводе родителей; о том, как я рос без отца и какой непростой была жизнь с матерью; о нашем плачевном финансовом состоянии и частых раздорах. Фундаментальная несхожесть в характерах и постоянные разногласия провоцировали нескончаемые ссоры между мной и мамой. Некоторые из недавних я пересказал. Но как не старался я живо описать свое невыносимое положение в родном доме, мне не удалось расположить к себе бородача.
— Как зовут тебя? — спросил он, на секунду бросив на меня хмурый взгляд.
— Томас, — ответил я.
— Ты огромная, эгоистичная задница, Том, — отчеканил он холодно.
Я насупился в ответ.
Он замолчал, но вскоре добавил:
— Я кстати, Руди.
— Приятно познакомиться, — солгал я, не скрывая своего оскорбления.
— Не могу ответить взаимностью, — продолжал подначивать он, — Так, к кому ты едешь в Централию?
— К отцу, — солгал я вновь.
— Я бы высадил тебя, но мы слишком много проехали, чтобы ворачивать назад. Не мне тебя учить, сынок. У тебя своя голова на плечах, но подумай ею хорошенько, чтобы она не болталась на шее без дела. Твоя мама тебя любит, хоть и не показывает это так, как ты хотел бы. Погости у отца немного и возвращайся домой.