— Ты избегаешь смотреть на меня, — заметила Хелена, и это утверждение было правдивым, — сделай милость, посмотри на меня.
Я повернул к ней голову и поднял глаза. Предо мной предстало лицо женщины упоительной красоты, обезображенное уродливым шрамом. Я вновь опустил глаза.
— Посмотри на меня, пожалуйста, — вновь настойчиво попросила Хелена.
Я заглянул в ее янтарные глаза. В полумраке они сверкали красновато-медным отблеском и все еще были мокрыми от слез.
— Никто не смотрит на меня. Все отводят глаза. Наверное, боятся оскорбить меня, уставившись на мой шрам, но боль мне причиняет именно то, что все избегают смотреть на меня. Я люблю проводить время с детьми, потому что они имеют дерзновение подолгу глядеть на меня, и на время, что я провожу с ними, я забываю о своем недостатке.
— Поэтому вы плачете, из-за шрама? — спросил я наивно.
Хелена добродушно рассмеялась.
— Нет, Томас, конечно, нет. Мне было девять лет, когда я получила ожог, оставивший этот шрам. Я уже давно привыкла к своему обезображенному лицу и не представляю себя другой.
— Тогда почему? — не унимался я.
— Я плачу, потому что напугана. Леденящая волна страха захлестывает мое сердце, все внутри с болью сжимается в тугой комок, легкие отказываются дышать, и невозможно спать по ночам.
— Чего же вы боитесь?
— Смерти, Томас. Меня приводит в ужас ее монументальность, неизбежность. Смерть рисуется мне в виде чудовищного зверя, который притаился за углом и только и ждет случая напасть. За ужином, ты сказал, что не боишься смерти. Смерти не боится лишь тот, кто не встречался с ней лицом к лицу и никогда толком не задумывался о ней. Не боящиеся смерти либо лицемеры, либо глупцы.
— Значит, вы, встречались со смертью лицом к лицу?
— Мне было девять, когда я потеряла родителей. В моей семье было двое детей: я и мой младший брат. Мама была беременна третьим ребенком, девочкой. Мать была прекрасной женщиной — оплот женственности, нежности и всеобволакивающей любви. От нее исходили такое тепло и свет, что она озаряла все пространство вокруг и согревала душу каждого, кто был в ее присутствии. Она была моим божеством, — подступающие рыдания душили Хелену застрявшим в горле комком. Она силилась не расплакаться вновь и с трудом продолжала, — ее нет уже так давно, но боль утраты не утихает. При родах мама умерла, а на свет появилась моя младшая сестра — Дэстени. Судьбоносное имя.
Отец не смог смириться со смертью жены и много пил. Днями его не было дома. Все время он проводил в барах, прильнувши к бутылке, а о нас совсем позабыл. Так мы остались втроем, при живом отце, сиротами: девятилетняя я, мой семилетний брат и новорожденная Дэстени. Два ребенка остались на мне: я кормила их, научилась менять пеленки. Ночами я не спала. Я была напугана, потеряна, и ко всему этому Дэстени, как бы я не старалась ее убаюкать, безустанно кричала, словно уже тогда осознала всю несправедливость мира, в котором ей не посчастливилось оказаться. В одну из ночей, я была окончательно измотана и раздражена. Дэстени плакала и плакала. Я брала ее на руки, качала в колыбели, пыталась накормить, поменяла пеленки, но девочка никак не унималась. Она продолжала кричать, и кричала так сильно, что ее лицо побагровело. Я была на грани потери рассудка — измученная горем и бессонными ночами, маленькая девятилетняя девочка. Плач Дэстени сводил меня с ума. Я обхватила ее тоненькую шейку и сжимала до тех пор, пока плач не утих. Затем я легла в постель и мгновенно уснула.
Я проспала больше десяти часов, а проснувшись, пошла наполнить бутылочку детской смесью. Когда я подошла к колыбели сестры и вспомнила события прошлой ночи, я завопила. Я кричала от ужаса, заливаясь слезами, более часа, а младший брат сидел на полу, обхватив мои ноги и тоже плакал. Когда прошел первый шок, я накрыла трупик младенца пеленкой и легла в постель укутавшись в одеяло и тихо плакала.
Отец вернулся домой на третий день после смерти Дэстени. Он был пьян и весел. Ввалился в дом, напевая кабачную песню. Найдя в колыбели мертвого младенца, он взял холодный труп Дэстени, который уже приобрел блеклый сероватый оттенок, и долго тупо глядел, силясь осознать произошедшее своим хмельным рассудком. После он завопил и подбежал к нам с братом. Дрожащим голосом он спросил, что произошло. В ответ я лишь плакала, а брат предательски ответил: Хелен задушила ее.
Отец схватил меня за волосы и потащил к камину, в котором плескался огонь. Я кричала, а он опустил мою голову в горящее пламя и терпеливо, молча ждал. Я чувствовала нестерпимую боль, запах жженых волос и слышала плач брата. Он умолял отца прекратить, в то время как моя кожа таяла словно воск, но рука отца ни разу не дрогнула.