Несмотря на то что у колониализма, как и у любого другого термина в гуманитарных науках, нет единого общепринятого определения, мы будем обозначать им совокупность практик и концепций, возникших в XVII веке, в рамках которых европейские империи начали осмыслять огромные непреодолимые различия между метрополией и колониями (и колониальными подданными). Эти различия рассматривались с точки зрения цивилизации, расы и этнической принадлежности и под них все чаще подводились научные основания. Колониальные империи утверждали, что несут в мир цивилизацию, которая подарит местным жителям порядок и достойное управление, способное поднять их до уровня цивилизованного государства. Между претензиями насадить среди туземных народов просвещение и ощущением того, что различия непреодолимы в принципе, сохранялась некая напряженность, и, похоже, оказывалось, что уже и не столь важно, какого прогресса добились аборигены: все равно им было еще очень и очень далеко до подлинной цивилизации. Именно такое представление о различиях было у Горчакова, когда он предложил свое обоснование экспансии.
Российской империи управлять различиями было не впервой. В нее входили разные территории, и каждая подчинялась своим особым законам, а разветвленная система рангов и статусов помещала различные социальные группы внутрь сложной социальной иерархии. Мусульман Волго-Уральского региона, завоеванного в XVI веке, интегрировали в империю как раз в соответствии с такими принципами. Однако пропасть, отделяющая Россию от Центральной Азии, была гораздо глубже, и она была концептуализирована при посредничестве языка европейского колониализма XIX века, а не старых русских представлений о различиях. Такое понимание различий и определило стиль управления в Центральной Азии. Коренное население региона так и не ассимилировалось с общей для империи системой рангов и иерархией. Юридически они оставались инородцами, чужими – и эта категория подразумевала отсталость и наличие моральной дистанции. В Туркестане коренное население называли туземцами, со всеми вытекающими колониальными коннотациями этого термина. Жители Центральной Азии были освобождены от обязательной военной службы, которая считалась важным признаком принадлежности к империи. Протектораты, навязанные Бухаре и Хиве, были для Российской империи явлением уникальным, причем позаимствованным у европейского империализма XIX века. Они словно вошли в состав империи за здорово живешь, «по скидке» – так, что колониальная держава оставила на троне местных правителей, чтобы те управляли своими подданными по своему усмотрению и за свой же счет, при этом отказывая им в праве на экономическую независимость и ведение внешней политики. Британцы повсеместно использовали этот метод в Африке и в Индии, где сотни княжеских государств сосуществовали с провинциями, которые находились непосредственно под управлением Британии. Правители этих княжеских государств подчинялись британским представителям (назначенным вице-королем), которые обычно жили при дворе. Именно эту модель русские переняли для Бухары и Хивы. «Политический представитель» с резиденцией в Кагане, городе недалеко от Бухары, но входящем в российский анклав, служил переговорщиком с эмиром от лица России. Хивинский хан общался с российским чиновником в Петро-Александровске, русском городке в 80 км от Хивы.