Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный, розовый, шершавый цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом хрусткую кожу сиденья.
Центр с равнодушным дружелюбием принял ее в необъятную стеклянно-блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке (и ведь ни одного волоска не разглядеть!) под расписку приняла потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.
В Центре Калассиана она провела год…
Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.
– Привет, Белочка! – лохматый тип высунулся из окна притормозившего кара, —Подвезти?
– Джейк?
Полузнакомый клиент салона “Виртуальных приключений” весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.
– Куда – юго-восток? Нет проблем. Поехали.
Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – по тем же соображениям людям порой нравится искусство примитивистов. Тихо жужжал двигатель. Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера – незаметно вернулся калейдоскоп.
…В Центре Калассиана она провела год – чистый, стерильный, как стеклянные стены. “Черепок”, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Сорокалетний доктор философии попытался оспорить тридцатилетнего доктора пси-медицины – палевобровый, словно выцветший, “черепок”, беззлобно отмахнулся.
– Оставьте, коллега. Она “сострадалист” – и этим все сказано.
– …?
– Ну да, правильно, правильно… Верх ее возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма контактера. Словом, все то, что история и легенды приписывают знахарям и целителям. Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан – добрая девчушка. Но боевым псиоником ей не быть никогда – она чувствует, понимаете, чувствует боль контактера как свою, мало того, воспринимает его… психическую и физическую целостность как собственное благо.
Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.
– …нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Сами посудите – кому нужен врач-сенс? Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой? – Так не считайте же, прошу вас, дураками других…
“Палевый” убедительно заломил бровь. Симониан уже не слушал нравоучений – лакированные башмаки доктора философии четко печатали шаг на выход – по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Штурм твердыни пси-карьеры закончился для нее сокрушительным поражением…
Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, без этого жизнь сострадалиста со временем грозила превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний и затаенных страхов. Родитель глухо переживал крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся разновидностью уродства. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки? Это не имело особого значения. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии – голубая дезинтегрированная пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала: на площади – несколько часов, в умах распалившихся журналистов – недели. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия, покинула школу, назло судьбе, медиком-студентом вступила в университет полиса Параду и съехала из родительского дома навсегда. Выбор не в пользу родному Порт-Калинуса во многом определялся нарастающим нежеланием видеть смуглое, презрительное лицо отца.
Параду, город-курорт на западном побережье, встретил Белочку обольстительным великолепием. Когда-то над созданием райского уголка вовсю потрудились не только архитекторы Каленусии, но и художники. Виды на залив, стремительно-легкие сооружения и парки сначала рисовали вручную (символ чудовищного излишества роскоши), и лишь потом воплощали в зелени и камне.
Цвели магнолии, шумел белопенный прибой, щебетали капелью генетически модифицированные птахи, и пели птицами подсвеченные голограммами фонтаны. Обильно натыканные в укромных местах детекторы улавливали настроение публики, на ходу меняя программу цвета и звука – зрелище получалось феерическое, от багрово-пламенной страсти, до жемчужно-серой грусти, со множеством промежуточных оттенков. С заливом тоже поработали на славу. Здесь было все – и “дикий” берег с валунами, и рукотворный риф, и водяной театр, с непременными прогулками верхом на сиренах. У причалов покачивались почти настоящие древние парусники (имитация, которая дороже оригинала). Буйство красок, ограниченное строгими рамками академически-точного замысла, завораживало. Изнанка роскошных декораций – дешевые, насквозь пропыленные отели и сомнительные притоны юго-восточной окраины – без нужды не мозолили глаз фешенебельной публике.
Университет, впрочем, тоже устроился в некотором отдалении от шумного суетного центра и не участвовал в увеселениях. Здесь царила деловитая атмосфера, присущая каленусийским храмам науки.
Все университеты Каленусии либеральны. Однако парадуанский почитался за цитадель. Может быть, сказывалась тонкая аура города развлечений. Архитектура alma mater полностью соответствовала уклончиво-двойной сущности постлиберализма: обилие мрамора портиков снаружи и новейшие пси-системы внутри.
Джулия полюбила, закрыв глаза, нежиться в мягком библиотечном кресле из квази-кожи. Сигнал невысказанных предпочтений легко считывается из разума сенса, пси-установка хранилища понимала ее “с полумысли”. На темном экране опущенных век легко складывалась мозаика извлеченной из машины ментальной самонаводки – картины, движение, мягко плывущий текст. Джулии нравился “свободный поиск”: контролируемый волей разум задает лишь общее направление, подсознание добавляет конкретики. Результат “библиотечных раскопок” порой оказывался ошеломляющим. Например, общементальная проблема накрепко сцеплялась с разведением коричневых терьеров, а древнее абстрактное искусство Иллиры – с вправлением переломов в полевых условиях.
И еще… Нейтрально-инертный, покорный человеку псевдоразум ментальной машины не заставляет удерживать пси-барьер.
Первый год пребывания в Параду подходил к концу. Газеты топорщились патриотическими заголовками – полыхал Третий межгражданский пограничный конфликт. Джу плакала вместе со всеми, стоя в непривычно-скорбной толпе под ультрамариновым небом рукотворного рая: полиса развлечений достигла весть о массовых “зачистках” каленусийских колонистов в Ахара. Под вечер люди высыпали на улицы, шли по широким, враз посеревшим проспектам молча, держась за руки: незнакомец с незнакомцем – общность горя и страха объединяет. На главной площади Параду, обсаженной бледно-розовыми магнолиями, под голыми, линялыми звездами (к ночи буйную россыпь неоновых огней притушили) шел стихийный, искренний в сдержанной скорби митинг. Джулия сняла пси-барьер – ее захлестнули волны скорби. Визуальная аналогия пришла мгновенно. Так в открытом море поднимаются порой штормовые волны – первозданные холмы почти черной воды без единого клочка белой пены. Джу терпела, сколько могла, мысленно утешая самых отчаявшихся. К утру усталые люди, выплеснув ярость, разошлись.