— Ты любишь его?
— Джексона? Или Уильяма?
— Обоих?! — гневно вскрикивает она.
— Все не так просто. Ты же прекрасно знаешь: мир не делится на черное и белое.
— Вообще-то, Элла, иногда делится. — Люси поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. — Одно дело — играть с огнем в студенческие годы; теперь все иначе. Ведь это наша жизнь. Когда ты повстречала Джексона, я решила: что бы ни выбивало тебя прежде из колеи, теперь с этим покончено. Очевидно, я ошибалась.
Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. Как придумать хоть мало-мальски разумное объяснение? В двадцать пять, когда выходила замуж за Джексона, я искренне намеревалась всегда хранить ему верность. Думала, что будет достаточно самого желания любить его. Однако в первый же год я обнаружила, что стоит получить желаемое, как оно тут же перестает быть таким уж расчудесным. Джексон, беспечный красавчик, никогда ни в чем мне не отказывал. Но вскоре я поняла, что он позволяет мне поступать по-моему не столько из любви, сколько из желания снять с себя ответственность за что бы то ни было. Я вышла замуж не за равного себе, а за впечатлительного ребенка. Что же удивляться моему нежеланию иметь детей? Мало того что в результате ошеломляющей неумелости моих родителей я испытываю к данному предприятию весьма противоречивые чувства, так еще и с собственным мужем нянчусь!
Я надеялась, что дела пойдут лучше, если мы переедем в мой дом в Лондоне, что шум большого города даст толчок нашим отношениям. И тут, всего за неделю до третьей годовщины нашей свадьбы, я познакомилась с Уильямом.
Его внешность и манеры не шли ни в какое сравнение с красотой и обаянием Джексона. Старше меня на двенадцать лет, упрямый, циничный и властный женофоб, Уильям оказался полной противоположностью моему беспечному, податливому мужу. И в отличие от Джексона в нем просто было то самое — причем в изобилии.
Меня словно сшиб поезд. Сексуальное влечение ощущалось физически, но дело было не только в нем. Встреча с Уильямом заставила меня осознать, что я обманула и Джексона, и себя, выбрав безопасность. С Уильямом я преображалась в совсем иную личность — в женщину, которой всегда хотела быть: уверенную в себе, желанную, волнующую. Он провоцировал меня; связь с ним, пугающая и возбуждающая одновременно, напоминала хождение по канату. Одна ошибка — и я могла потерять его или, еще хуже, влюбиться.
Я никогда не помышляла о том, чтобы бросить Джексона. Я и вышла за него с целью обрести защиту от мужчин вроде Уильяма Эшфилда. И относилась к своему мужу с нежностью. В произошедшем не было его вины. И все же мне казалась невыносимой мысль, что я проведу остаток жизни, не испытав нечто большее, нежели просто нежность.
Уильяму нужно было то же, что и мне: возможность уйти от реальности. Шанс поиграть в то, «что могло бы быть», не подвергая опасности то, что у него уже было.
Потрясенно осознаю, что на глаза наворачиваются слезы. Отчаянно моргаю, стряхивая удивление и шок. Я не позволю личной жизни мешать работе.
— Извини, Элла. Не хотела тебя расстраивать…
— Все в порядке. Это моя личная проблема.
— Не сомневаюсь, ты знаешь, что делаешь, — без особой уверенности говорит Люси.
— Пожалуй, по прошествии восьми-то лет. Она скрещивает на груди руки.
— Элла, ты самый уравновешенный человек, которого мне доводилось видеть в жизни, но даже ты не можешь вести двойную жизнь, без того чтобы обе части то и дело не сталкивались, пусть даже только в твоем сознании. Чувства найдут способ выйти наружу, хочешь ты того или нет.
Люси моя лучшая подруга, однако, она сама не понимает, о чем судит. Все просто великолепно. Моя жизнь устроена идеально и чудесно сбалансирована. Мы с Уильямом придумали безупречную схему. Джексон никогда не узнает, ничего не случится. У меня все под контролем.
Подпрыгиваю от астматических хрипов викторианского лифта. Слава Богу, можно переключиться на пациентку. «Ты прячешься в работу и называешь это альтруизмом, — сказал как-то Джексон в непривычном и редком для него приступе гнева, — а я называю это трусливым бегством».
Стая медиков выкатывает из лифта больничную кровать. Обезумевший муж Анны Шор старается не выпустить ее руку из своей. За их спинами маячит быстро приближающийся по коридору Ричард Ангел, главная «цифродробилка» больницы, без тени иронии известный как Ангел Смерти. Его гладкие светлые волосы до неприличия ужасно подстрижены. Ангел постоянно постукивает ладонями по бокам в раздражающем нервном тике.
— Черт, — прошептала Люси. — Я как раз собиралась предупредить тебя.
— Я бы хотел перемолвиться с вами парой слов… — заговаривает Ангел.
Люси убегает в соседний кабинет, чтобы осмотреть Анну. Мы с Ангелом буравим друг друга взглядами над разделяющей нас стойкой. Опять ясно сознаю, что на мне нет трусиков.
Возвращается Люси. Прогноз буквально написан у нее на лице.
— Лекарства не помогают, Элла. Схватки в самом разгаре. Я сказала, что ты объяснишь ей, как события будут развиваться дальше.
Разумеется. Приносить дурные вести всегда выпадает мне. Люси слишком красива, люди не воспринимают ее в трагической роли. Очевидно, я, усыпанная веснушками и награжденная жуткими рыжеватыми кудряшками вдобавок к папочкиному депардьеобразному носу, подхожу гораздо лучше.
Омываемая волной печали, делаю шаг в палату к Анне и присаживаюсь на край кровати. Не страх, а упрямая надежда в ее глазах обезоруживает меня.
— Анна, — мягко начинаю я. — Мы попытались остановить схватки, но лекарства не помогают. Ваша малышка родится примерно в течение часа. Мы вкололи стероиды, пытаясь подготовить ее легкие… Она совсем крошечная, Анна. Не больше фунта. Вы понимаете, сколько это?
— Полпакета сахара, — шепчет Анна.
— Да, вот такая маленькая. Нет еще и двадцати трех недель. Мы объясним вам, что это значит, и вы должны собрать все свое мужество. Вы постараетесь?
Она поднимает взгляд на мужа, потом кивает, крепче стискивая мою руку.
— Мы теряем две трети малышей на таком сроке еще во время родов. Они попросту не справляются, милая: их маленькие легкие недостаточно сильны. Если им и удается выжить во время родов, дальше мы должны помочь им дышать. Мы даем им одно поверхностно активное вещество, которое не позволяет легким слипаться…
— А повреждение мозга? — спрашивает Дин, перепуганный муж Анны.
— Когда ребенок рождается на таком раннем сроке, существует риск внутричерепного кровотечения — кровоизлияния в мозг.
— Насколько велика опасность?
— Если малыш совсем маленький, то один к трем.
Анна закрывает глаза и отворачивается. Господи, я никогда не привыкну.
— Вовсе не обязательно, что у нее обнаружатся церебральные нарушения, Анна. Отнюдь не у подавляющего большинства наблюдаются неблагоприятные последствия…
— Постойте-ка. Подождите. Что вы имеете в виду под «неблагоприятными последствиями»? — перебивает Дин. — О чем мы сейчас говорим?
— Разного рода нарушения двигательного аппарата или отставание в школе — все в таком роде.
— И сколько пройдет времени, прежде чем вы поймете, что она будет… нормальной?
— Мы не в состоянии определить, когда ребенок настолько мал. Мне жаль. Я понимаю, это трудно принять. — Я замолкаю в поисках нужных слов. — В случаях с такими детьми иногда лучше просто оставить все как есть. Вмешательство может быть весьма травмирующим — как для вас, так и для ребенка, и если прогноз настолько сомнителен…
— Не важно, если она родится не безупречной! — выкрикивает Анна. — Все равно, даже если всю свою жизнь нам придется присматривать за ней.
Дин с трудом сглатывает комок слез в горле.
— А если ей удастся? Что тогда, доктор Стюарт?
— Пожалуйста, зовите меня Эллой. — Я вздыхаю. — Послушайте, Дин. Я не собираюсь лгать вам. Существуют тысячи препятствий, которые возникают перед недоношенным новорожденным. Нет смысла питать ваши ночные кошмары, описывая каждую опасность. Нам в самом деле нужно сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, а не на том, что может возникнуть в будущем. Я хочу, чтобы вы отчетливо поняли, что будет происходить, когда мы начнем извлекать вашу малышку; потом у меня может не оказаться времени для пояснения своих действий. Возможно, вам придется очень быстро принимать трудные решения.