Нет. Все началось на Кипре, когда Уильям поселил в отеле под моим именем другую женщину.
Или еще раньше: в том жутком месте, где меня схватили, привязали к столу кожаными ремнями и приклеили к голове электроды.
Нет, еще раньше: когда я построила брак на лжи — на величайшей лжи.
На самом деле я злюсь не на Уильяма.
Страницы «Миссис Дэллоуэй» расплываются перед глазами. Годами я принимала второстепенную, остаточную любовь, ибо слишком боялась требовать большего. Я обманула нас обоих. Я заполучила Уильяма с помощью лжи — и воспользовалась его жалостью и чувством вины, чтобы удержать возле себя. Я добилась только одного — мы теперь оба несчастны. Кейт права. Я должна освободить нас обоих, пока еще не слишком поздно.
По гравию подъездной аллеи хрустят шины. Уильям. Бросаю взгляд на электронные часы на прикроватной тумбочке. Почти полночь. Где его черти носили?
Одергиваю сама себя. Какая уж теперь разница!
Проходит еще двадцать минут, прежде чем он поднимается в спальню. От него пахнет грустью и виски. Снимаю очки и откладываю книгу.
— Зря ты не ложилась спать, милая, — устало говорит он. — Я же предупредил: вернусь поздно.
Уильям сдергивает и швыряет на пол галстук (моя задача — поднять и убрать его завтра). Плюхается на край кровати и развязывает шнурки.
— Что-то не так?
— Да, Уильям. Извини.
Вдруг оказывается, что это совсем не сложно.
— Извинить за что?
— Боюсь, я приняла решение. Я ухожу от тебя.
Мгновение он не отвечает. И вдруг — начинает хохотать. Он смеется.
Меня снедает такая жгучая ярость, что мне кажется, постель вот-вот займется огнем. Выпрыгиваю из-под одеяла и встаю прямо перед Уильямом. Теперь он не сможет отвести от меня взгляд или потрепать по голове и отослать восвояси.
— Неужели ты полагаешь, будто мне с тобой так чудно живется, что я и мечтать не могу об уходе? Думаешь, мне нравится, когда ты смотришь на меня как на грязь, присохшую к подошве?
У него ошарашенный вид.
— Это не так…
Меня трясет от негодования.
— Двадцать лет ты относился ко мне как к предмету благотворительности, как будто я должна быть благодарна за то, что ты со мной. И я, идиотка, позволяла тебе это! Ты, Клара, даже дети — вы все обращаетесь со мной как с деревенской дурочкой, у которой нет ни мыслей, ни чувств! Сорок лет я не смела сменить прическу! Тебе никогда не приходило в голову, что и с тобой жизнь не сахар?
Он проталкивается мимо меня в ванную и умывается холодной водой.
— В чем все-таки дело, Бэт? В таблетках? У меня и без того был адский день! А теперь я возвращаюсь домой, где меня поджидает чертова гарпия, которая хочет попрактиковаться в учебной стрельбе на моих яйцах.
— Дело не в таблетках, и не в твоих романах, и даже не в том, сколько ты часов провел, лелея свою долбаную любовь, когда должен был быть в совсем ином месте — со своей семьей. Дело во мне.
— А тебе никогда не приходило в голову, что я из-за тебя не хочу проводить время со своей семьей?
— А тебе никогда не приходило в голову, что это бред собачий?
Мы пожираем друг друга гневными взглядами. У него на лбу пульсирует вена; моя грудь тяжело вздымается. Двадцать лет мы не испытывали друг к другу подобной страсти. И вдруг мой гнев улетучивается без следа.
— Уильям, мы оба слишком долго прикрывались моей болезнью, — устало говорю я, присаживаясь на край ванны. — Давай хоть раз в жизни будем откровенны друг с другом. Если бы я не забеременела Беном, ты бы на мне не женился. Ты никогда не любил меня, и я об этом знала. Вот правда нашего брака. Моя болезнь дала тебе повод отстраниться, а мне — прекратить попытки. Хватит нам себя дурачить. Наш брак распался, не успев начаться.
— И кто в этом виноват?
— Я… — Сглатываю комок в горле. — Бен появился на свет не по случайности.
Он долго смотрит на меня, потом выходит. Вслед за ним спускаюсь к нему в кабинет и тихо прикрываю дверь. Кейт вовсе не обязательно это слушать. Мы оба молчим.
— Ты… ты не разозлился? — наконец решаюсь я.
— А что бы это изменило?
— Я ужасно поступила с нами обоими, Уильям, — шепотом говорю я.
Он наливает в два высоких стакана по глотку виски и подает один мне, не встречаясь со мной взглядом. Спиртное обжигает мне горло, но в животе остается кусок льда.
Ссутулившись в кресле, Уильям греет стакан в ладонях. В каждой линии его тела читается признание поражения. Он выглядит совсем вымотанным — похоже, у него не осталось сил даже на споры. Лишь уверенность в том, что я поступаю правильно, не дает мне броситься к нему с распростертыми объятиями и молить о прощении.
— Ты уверена в своем решении? — спрашивает Уильям, не поднимая взгляда. — Мы могли бы попробовать еще — заставить наш брак функционировать…
— По-моему, мы оба знаем, что миновали эту стадию.
— Ты сама говорила: давай подождем год, ради Кейт.
— Для Кейт важнее мое счастье, чем мое присутствие в этом доме, — тихо произношу я.
Уильям отвечает кивком. Наконец смиренно спрашивает:
— Что я должен сделать?
— Ответить мне честно. Ты любишь меня, Уильям?
Он прикрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Снаружи ухает сова. Напольные часы в прихожей отсчитывают время в такт биению моего сердца.
— Нет. Не так, как ты заслуживаешь.
— Спасибо тебе, — мягко говорю я.
— Что же нам теперь делать?
Усаживаюсь возле окна, прислонившись головой к прохладному стеклу. Полная луна заливает сад потусторонним белым светом. На лужайку выбегает лисица, принюхивается и снова исчезает во тьме.
— В субботу я лечу в Италию, — сообщаю я. — Так у нас обоих будет время решить, куда отправиться отсюда. Когда вернусь, можем обсудить все в подробностях с практической точки зрения. Я не прошу многого, Уильям…
— Оставь дом себе. Мне вполне хватит квартиры в Лондоне. Как ты собираешься сообщить детям?
— Сэму пока вообще не стоит ничего говорить. Подождем, пока я вернусь из Италии, и вместе сообщим ему на летних каникулах. А Бен и Кейт достаточно взрослые — скажем им правду сейчас.
Он поднимает на меня усталый взгляд.
— И какую же именно?
— Что их родители всегда любили и будут их любить. Что они лучшее, что у нас есть, и мы ими гордимся и всегда готовы им помочь.
— Я женился на тебе не только из-за Бена, — вдруг признается Уильям. — Я поступил бы так в любом случае.
— Надеюсь, ты с ней счастлив. Кто бы она ни была.
— У меня никого нет, — уныло говорит он. — Совсем никого.
Спустя неделю плыву по розовому морю, почти опьяневшая от аромата азалий, устилающих сплошным ковром Испанскую лестницу за моей спиной. А я и не знала, что жители Рима устраивают такое в мае каждого года! Цветочный ковер простирается до самых каменных ступеней французской церкви — Тринита-деи-Монти; в восемнадцатом веке здесь собирались самые красивые мужчины и женщины Италии, чтобы быть избранными натурщиками для художников. Вспоминаю свои пробы в качестве модели и — мимолетно — Дэна.
Сдвинув на лоб новые солнечные очки, пробираюсь между сидящими на ступеньках парами и присоединяюсь к толпе туристов на площади Испании, щелкающих фотоаппаратами и бросающих монеты в центральный фонтан в виде лодки[40].
Мое внимание привлекает средних лет пара: четкие складки на новой одежде, только что распакованной, подсказывают — это, должно быть, их первая совместная поездка за годы, а может, и за десятилетия. Воображаю их повзрослевших детей — теперь и родители могут насладиться вторым медовым месяцем. Они удаляются, держась за руки.
Как же мне не хватает Уильяма! В последние четыре дня не было ни часа, чтобы я не грустила о нем. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, правильно ли поступила.
Хорошо, что я позволила расстоянию разделить нас. Не знаю, на сколько хватило бы моей решительности, если бы я осталась.
40
Имеется в виду фонтан Баркачча на площади Испании, построенный в 1627–1629 гг. по проекту Пьетро Бернини.