Сначала казалось, что всё не так уж страшно. Нейда старалась заснуть, чтобы ускорить бег времени. Но вот солнце скрылось, и воздух начал стремительно холодать - весна была слишком ранней, чтобы ночью не подмораживало. Камни не успели прогреться за день и теперь вытягивали из тела остатки тепла. Скоро Нейда почувствовала, что зубы против воли начали выстукивать нервную, неровную дробь. От неподвижности руки и ноги постепенно немели, кровь бежала всё медленнее, и разогнать ее не получалось теми жалкими шевелениями пальцев, которые были девушке доступны. Потом захотелось пить... Сон не шел, прогоняемый болью в спине и сухостью в горле. Небо над головой глядело на девушку белыми огоньками звезд, и ему не было до ее страданий никакого дела. Нейда не молилась. Она никогда не молилась о себе и своих невзгодах. Она только снова и снова повторяла мысленно все самые страшные проклятия, которые только можно было призвать на голову жестокосердного герцога. Потом начался дождь. И Нейда окончательно замерзла. Теперь стучали не только зубы. Стучали, казалось, все кости, пронизываемые ледяной сыростью. А те несколько капель, что упали на жаждущие губы, только раздразнили, не принеся облегчения. Девушка пыталась извернуться, чтобы достать языком до набравшихся на камнях небольших лужиц, но ничего не получалось. Сталь браслетов держала слишком хорошо. К рассвету Нейда ненавидела Филиппа так, как, казалось, невозможно ненавидеть. Окажись он рядом, наверное, зубами бы вцепилась в горло, силясь загрызть - или хотя бы выпить крови, такой заманчиво солоноватой, живой, дающей силу и жизнь... Но Филипп не приходил. Солнце встало, высушило камни, начало припекать, обжигая обнаженное тело и иссушая губы. Нейда лежала, закрыв глаза, но свет был слишком яркий и раздражал даже сквозь веки. Как назло, день выдался ясный, ни одно облачко не напоминало о ночной непогоде. Затем голод болью скрутил внутренности. В какой момент сознание отключилось, Нейда не поняла. Но обморок дал благословенный отдых. Очнувшись, девушка снова увидела над собой темное небо. Вечер? Ночь? Этого дня или следующего? Сколько он говорил - два-три дня? Сколько прошло и сколько осталось?.. Боль гнездилась в каждой мышце, невыносимо хотелось расправить плечи, потянуться, сесть. Жажда стала нестерпимой. Эта ночь выдалась сухой, холодной и бессонной. Измученное тело хотело отдыха, но заснуть не получалось. Наблюдая, как солнце поднимается над крышей проклятой башни и начинает нагревать балкон, Нейда готова была криком кричать, чтобы дозваться хоть кого-нибудь, кто бы вытащил ее из этого ада. Но гордость ещё не была сломлена до конца, и поэтому она молчала. Только мечтала о том, как пройдут, наконец, эти три дня - и Филипп позволит ей освободиться. Позволит... чувствуя, как солнечные лучи снова огненными языками вылизывают обветренную и обожженную кожу, девушка смертельно ненавидела своего хозяина - но признавала своё поражение. Всё, всё, что угодно, - только не оказаться снова распятой здесь, под безжалостным небом. Всё, что угодно, - только жить, дышать, двигаться... Когда где-то за головой раздались неторопливые шаги, Нейда вздрогнула. И когда Лоран остановился подле распростертой на полу девушки и глянул на нее сверху вниз, как обычно, чуть насмешливо и равнодушно, она отвела взгляд. - Так-так, неужели волк в тебе смирился с поражением? Где твоя ярость, где твоя ненависть? - Филипп сел рядом и коснулся ее растрескавшихся до крови губ. - Зачем вы делаете это? - с трудом ворочая пересохшим языком, выговорила Нейда. - Ты - моя вещь, моё оружие, мой боец, ты должна быть несгибаемой и сильной. Другие мне не нужны. Или ты станешь такой, какой я хочу тебя видеть, или умрешь, - пальцы в черной перчатке из дорогой кожи разглаживали спутавшиеся от дождя волосы, заправляли их за ухо, задевая напряженную шею. - За что такая жестокость?.. За что вы ненавидите меня? - хотелось взмолиться о пощаде, о том, чтобы эти трижды проклятые браслеты разомкнули, но гордость всё ещё пыталась подать голос в защиту собственного достоинства. - Ненавижу? С чего ты взяла? Те, кого я ненавижу, долго не живут. А ты ничего не можешь сделать, чтобы я тебя возненавидел. Не того полета птица, не льсти себе. Его рука скользнула вдоль шеи к ключицам, прошлась вдоль вывернутого, вытянутого в сторону плеча. - Сколько... сколько времени прошло? - эти прикосновения были неприятны, невыносимы, но она по-прежнему была беспомощна. - Ты хорошо подумала над моими словами? - рука легла на лоб, заставляя встретить взгляд ледяных зеленых глаз. - Я... буду исполнять ваши приказы, - слова давались с трудом, словно прежде оставалась ещё какая-то иллюзия свободы, которую сейчас Филипп безжалостно разбивал вдребезги. - Это всё, что ты имеешь мне сказать? - герцог поднялся с колен. - Не уходите... - а этот возглас вырвался просто против воли. Но если он сейчас развернется... - Почему же? - Пожалуйста, - всё, время гордости прошло. - Пожалуйста, отпустите. Не оставляйте меня здесь... Несколько мгновений казалось, что он усмехнется, взмахнет плащом и уйдет. И в эти мгновения сердце девушки словно перестало биться от страха, надежды и отвращения к себе за слабость. Но затем герцог усмехнулся и достал ключ... Пошевелиться удалось далеко не сразу. Первое же движение отозвалось такой дикой болью, когда кровь ускорила свой бег, что Нейда едва сдержала вскрик. Филипп возвышался над ней черной тенью, с высоты своего равнодушия наблюдая ее слабость. Упивался ли он ею? Нейда уже не знала. Может быть, строгость к себе давала герцогу моральное право строго судить и других? Это было неважно. Всё было неважно. Нейда медленно, с трудом, стиснув зубы, привстала на колени. - Воды, ради Бога. - Идем, - небрежно бросил Филипп, все-таки поворачиваясь к ней спиной. Нейда пронзила его ненавидящим взглядом и попыталась встать на ноги. Боль пронзила спину от поясницы до лопаток, и девушка со стоном завалилась на бок. Герцог услышал. Обернулся и смерил ее презрительным взглядом. Затем шагнул ближе и легко, без малейшего усилия закинул девушку на плечо. Нейда не сопротивлялась. У нее ни на что не осталось сил. К изумлению девушки, Филипп принес ее к лекарю. Тот по ложке споил ей какой-то отвар, искупал в теплой воде и с головы до ног вымазал пахучей целебной мазью. Потом настал черед бульона - и девушка почувствовала, что возвращается к жизни. Хлопоты старого лекаря, беготня слуг - всё это было внове, особенно после того обращения, к которому она привыкла за год тренировок, когда довольствоваться приходилось самым малым - и в обиходе, и в лечении. И наблюдая происходящее, Нейда убеждалась, что уже совершенно не понимает своего хозяина. Оказавшись в своей комнате и рухнув на мягкую постель, с одеялом и подушкой, Нейда блаженно свернулась калачиком и мгновенно уснула. А утром, напившись и наевшись, снова отправилась в тренировочный зал. Мастера, ни словом не обмолвившись про ее трехдневное отсутствие, продолжали занятия как ни в чем не бывало. Правда, теперь основная часть времени уходила не на изучение новых приемов, а на оттачивание уже усвоенного в бесконечных поединках. Слабость прошла, будто ее и не было. Тело снова стало живым, сильным и послушным. И Нейда впервые за многие месяцы получала от схватки чистое, незамутненное удовольствие. Приподнятое настроение сохранялись до вечера. А вечером, когда она шла спать, у двери комнаты ее ждал паж с приказом от Филиппа явиться в его покои. Девушка нахмур